Харлан Эллисон: Пыльные глаза

ХАРЛАН ЭЛЛИСОН

ПЫЛЬНЫЕ ГЛАЗА

перевод В. Альтштейнера

Их брак был неизбежен. Она - с бородавкой на правой щеке, он - слепой к свету. И терпеть-то их не было причин на Топазе; в городе, посвященном красоте, несовершенство невыносимо. Но они жили, избегаемые всеми, и сошлись. Так и должно было случиться. Красота к красоте, уродство к уродству. Пария к парии.

Так поженились они и жили, и вскоре она зачала.

Начинался кошмар.

На пять тысяч футов вздымался в жемчужное небо город Света на планете Топаз. Башни его сияли огнем, заключенным в камне. Пастельные тона розовые и голубые и нежно-зеленые - сплетались в один чарующий водоворот. Трех размеров были башни. Потрясающие великаны возносились на пять тысяч футов - с точностью до дюйма, - башни средние стояли как дорожные столбы высотой тринадцать сотен футов, а между ними - башни-крошки стофутового роста, хрупкие и дерзкие, как подростки.

Блестя и сверкая, взмывая и падая и снова взмывая, перекидывались с башни на башню дорожки и мостики, инженерные чудеса. С уровня на уровень скользили прозрачные пандусы и разделители, придавая городу облик сказочного царства, отрешенного от мирского уродства, купающегося в собственной красоте.

И люди.

Мужчины, женщины, дети - ноты в великой симфонии совершенства. Простота и роскошь сливались в городе так полно, что не оставалось места ни грубости, ни вульгарности. Лица не были пусты, или жестоки, или вялы. Красота таилась в глазах, и в ясности черт, и в ритме шагов.

Никакого уродства не было на Топазе. В городе Света - ничего, кроме лишь блистательного парада совершенства и изящества. Ни расового маразма, ни нирваны, ни скуки. Культура сложная, полная жизни и богатая идеями, но она посвятила себя красоте жизни и отражению той красоты во всем материальном мире.

Слепой и жена его, женщина с бородавкой, обитали на маленьком участке за городом, где крестьяне возделывали свои симметричные поля орудиями, приятными глазу и удобными в труде.

Они жили в междуярусном доме со всеми современными роботоудобствами. Свет загорался и гас по мановению руки, по нажатию кнопки стены излучали тепло, пищу готовили великолепные в своей изощренности робоповара, чистильщики выныривали из стенных ниш за каждой соринкой; и было там хорошо.

В подвале, где гнездились сервомеханизмы, где располагался нервный центр дома, слепой и женщина с бородавкой соорудили еще одну комнату, лишенную света. В той комнате мягкие стены глушили звук, защищая ее обитателя от внешних воздействий. В ту комнату не проникал свет, и постель была как палитра пуха.

Там жил Человек.

Человек, ибо другого имени он не имел. В отличие от слепого, коего звали Брумал, или женщины с бородавкой - Ордак. Те обладали именами, ибо иной раз приходилось им путешествовать по Топазу, иметь дело с другими людьми. Человек же не выходил никуда. Он никогда не видел света и не бродил по земле; комната была его домом, и родители его сделали все, чтобы он никогда не вышел оттуда.

В машинном погребе межуровня за городом Света сидел в бесстрастном молчании Человек, руки сложены на чреслах, ноги подвернуты, отдыхая.

Пыльные глаза обращены на движущиеся нецвета.

Ибо Человека не вынесли бы на Топазе. В мире красоты безбрежной безобразие знакомо, но презираемо. Брумал и Ордак были уродами - бородавка, слепота, - но они долго жили в обществе, и у них хватало ума держаться подальше от людей. Потомок их - дело иное.

Ибо кто потерпит глаза из пыли?

Брумал отпер дверь и вошел.

- Отец... - пробормотал Человек, и речь его была сладка, как родниковая вода, а тон его нежен, как крылья бабочки.

- Да. Как ты сегодня? Было ли тебе видение?

Кивнул Человек и обратил к слепому серые глазницы.

- Оно пришло раньше, отец. Глубочайшая тьма, продернутая ярко-алым, напомнила мне о жерле вулкана, отец.

Слепой сел и медленно покачал головой:

- Но ты ведь никогда не видал вулкана, сын мой. Человек отошел от стены, огромные его ладони болтались ниже колен.

- Знаю.

- Тогда как...

- Так же, как я видел чаек, что ныряют над зеленым плевком земли. Так же, как видел глубокую реку оранжевой грязи, что бурля текла к болоту. Все это одно, отец. Я вижу.

А слепец в изумлении продолжал кивать и покачивать головой. То были ответы на вопросы, которых он не задавал.

- Где мать? Уж несколько раз она не приходила навестить меня.

Слепой вздохнул:

- Она должна работать, сынок, если мы хотим и дальше наполнять свои пищечаны. Она трудится в рассылочном центре.