Харлан Эллисон: Волны в Рио

Хотелось бы мне поведать вам кое-что по поводу этих рассказов. Самую-самую малость, ибо, как точно выразился Джордж Эрнсбергер, мой редактор в "Эвоне", "на самом деле ничего интересного ни об одном из когда-либо написанных рассказов сказать нельзя - включая порой и самые лучшие". Но о возникновении и написании некоторых из них, может, и стоило бы кое-что поведать если и не ради проникновения в суть творческого метода данного автора, то хотя бы для пополнения рабочего материала у идущих той же дорогой.

Рассказ "Зверь и т.д." задумывался как эксперимент. Изначально задумывался. Я рассматривал его как серьезное начинание в области формы и стиля. Теплый прием его теми читателями, что пожелали отправиться со мной и проверить, достигну ли я своей цели, дает мне повод поделиться некоторыми мыслями относительно авангарда - как внаучной фантастике, так и в целом.

(А рассказ, кстати говоря, не последовательное повествование. Он написан в циклической форме - как если бы некоторое число событий одновременно случились на ободе некоего колеса. Причем одновременность событий по всему ободу разделяется искусственными барьерами времени, пространства, измерения и мысли. А в конце концов все сходится к одному в центре - в ступице колеса.)

В последние два-три года "авангарду" в умозрительной литературе определенными критиками и самозваными историками жанра приписывалась необходимость быть неразрывно связанным с некой загадочной категорией, что помечена биркой "Новая Волна". Множеству совершенно несхожих писателей - от Филипа Хосе Фармера до Томаса Диша - налепили куда надо красивую наклейку "писатель Новой Волны". Список осчастливленных растет изо дня в день, с явлением народу каждого нового журналиста.

Олдисс, Браннер, Боллард, Саллис, Зилазни, Дилэйни, Муркок, Спинрад, Энтони, Вильгельм... - короче, все, кроме Паншина и Нивена (которые упорно не желают).

Все они в то или иное время удостаивались причисления к "Новой Волне". И все как один свою принадлежность отрицали.

Куда ж тут без меня? Из-за рассказов типа "Зверь, в сердце мира о любви кричащий", да еще из-за составленной мной на грех антологии "Опасные видения" и меня сунули в тот же безразмерный мешок особого пошива.

Так вот. Для протокола и для тех, кому все нужно разжевывать. Я не считаю, что в умозрительной литературе существуют категории наподобие "Новой Волны" (как, кстати говоря, и что какое-то произведение можно пометить тошнотворной аббревиатурой НФ - хотя и не надеюсь, что чуждые жанру обозреватели Обретут достаточно вкуса, чтобы отказаться от этого удобного жаргонно-ублюдочного ярлыка). А считаю я, что "Новая Волна" всего лишь расхожее журналистское клише, приветствовать которое могут только совсем безмозглые критики и сторонние обозреватели. Не хватает им ни духа, ни глубины, чтобы понять: это богатство голосов суть многие волны. И каждая волна - писатель.

Хотя мне уже надоело без конца мусолить этот термин, скажу еще вот что: "Новая Волна" просто-напросто включает в себя писателей, которые занимаются своим делом. И не более. Сравнивать то, что делаю я, с тем, что делает Чип Дилэйни, - просто чушь. Проводить параллели между, скажем, рассказами Болларда, где содержится кодификация образа "героя нашего времени", и рассказами Олдисса об "ЛСД-войнах" - тяжелое помешательство. Пытаться слепить в один комок таланты столь расхожие, как поэтичный Зилазни и поэтичный Саллис, - прямое оскорбление.

И все же нельзя отрицать: нечто происходит. Вы, мистер Джонс" ни хрена в этом не смыслите, но знаете, что оно происходит, - вот вы и называете это "Новой Волной". Так проще. Вроде бы и кретином себя уже не чувствуешь. Да, мистер Джонс? А? Не слышу!

Да, нечто происходит. Происходит в том, что я называю умозрительной литературой, вы называете научной фантастикой, а прочие козлы кличут НФ. Происходит и в университетских кампусах, и в рок-музыке, и в испанском Гарлеме, и вообще повсюду. А происходит просто-напросто то, что самый передовой народ полнее открывает себя все новому и новому опыту, а также разным способам выражения. (Сегодня человек, отвергающий все экспериментальное только потому, что оно, мол, экспериментальное, уже достоин не обвинения в тупости, а простой жалости. Вроде тугоухого, колченогого или невосприимчивого к цвету - короче, слегка дефектного.

Был я тут как-то в Рио на вечеринке у Харта Спрейджера вместе с прочими светилами мировой фантастики, и Харт положил на крутилку что-то из Джимми Хендрикса. Только я себе заторчал - ведь с самого прибытия не слышал ничего, кроме паскудной самбы и еще какого-то музыкального зловония, - как подходит будто бы элегантная супруга одного из светил, морщит рыло и спрашивает: "Ах, неужели вам и вправду нравится этот шум?" Я промолчал. Хрена ли мне? Из нее и так уже песок сыплется.)