Хуан Мирамар - Личное время

Стояла поздняя осень, погода была солнечная, но холодная, и Хиромант был одет в длинное черное пальто, шея у него была замотана толстым черным шарфом, и на голове была тоже черная, косо напяленная шляпа. Он опирался на трость и смотрел прямо перед собой, сквозь людей. Он отпустил бороду, и лицо его, и раньше незаметное, теперь, казалось, совсем отсутствовало, и был он похож на пугало.

«На пугало – символ чего-нибудь ненавидимого толпой, например на символическую фигуру сионизма или глобализации», – подумал Рудаки, подходя ближе. Казалось, вот-вот толпа подхватит эту черную фигуру и понесет высоко над головами на длинном шесте, чтобы сжечь на площади.

– Ну здравствуй, Юра, – сказал он, подойдя к Хироманту. – Сколько лет!

– Здравствуй, Аврам, – тихо ответил Хиромант, снял черную перчатку и протянул ему худую маленькую руку, – ты мало изменился.

«Ты тоже», – хотел сказать Рудаки, но язык не поворачивался и он сказал, поживая Хироманту руку:

– Сыто живу и хожу веселыми ногами в годину народных бедствий.

– Это ненадолго, – Хиромант опять натянул перчатку – на шутки он всегда реагировал, мягко говоря, своеобразно.

Рудаки поежился – пустых предсказаний Хиромант не делал – и решил уточнить:

– А что будет-то?

– Да так, – Хиромант потуже замотал шарф, – катастрофа одна будет, но тебя она не очень коснется, тебя, твоей семьи и друзей. И вообще, несерьезная это будет катастрофа, вроде как понарошку – четыре солнца взойдут и испугаются все сначала, а потом привыкнут.

– А когда будет? – спросил Рудаки.

– Скоро, – ответил Хиромант и замолчал.

Рудаки знал, что расспрашивать бесполезно – Хиромант предсказывал только то, что считал нужным, – и предложил:

– Давай зайдем в «Макдональдс», что ли. Кофе выпьем. Может, ты есть хочешь? У тебя, вообще, как с деньгами.

– Давай зайдем, – согласился Хиромант. – Сядем, а то у меня с ногами что-то – ходить тяжело и стоять. Есть я не хочу – чаю мне возьми. А деньги мне не нужны – я пенсию по инвалидности получаю и на брата тоже.

Рудаки вспомнил, что у Хироманта был брат-даун.

В «Макдональдсе» людей было мало. Они устроились за столиком в углу, Рудаки принес себе кофе и чай с каким-то американского образца горячим пирожком для Хироманта. Хотя в кафе было тепло, Рудаки снял плащ и положил на свободный стул. Хиромант пальто не снял, только шляпу аккуратно положил на столик сбоку. Какое-то время они молчали – Рудаки прихлебывал жидкий кофе, а Хиромант рассеянно болтал пакетиком с чаем в своем стакане.

«Изменился Хиромант, – опять подумал Рудаки, – очень плохо выглядит. Я в сравнении с ним прямо здоровяк, а ведь мы ровесники вроде. Или он старше? Цвет лица какой-то землистый, и кожа на лице натянута – плохо выглядит Хиромант». И спросил его:

– Ты что, плохо себя чувствуешь?

– Я умру скоро, – ответил Хиромант обыденным таким тоном, – завтра или послезавтра, а может, и сегодня, потому и встретиться решил с тобой. Дело у меня к тебе есть важное. Я давно за твоей жизнью слежу. Рассказывают мне о тебе люди, профессор там, книги пишешь – ты должен понять.

Рудаки смутился и пробормотал бодрым тоном:

– Ну что ты заладил: умру, умру?! Все умрем рано или поздно. Не надо об этом думать. Если заболел, надо лечиться. Ты расскажи, что с тобой – может, я врача хорошего посоветую. А насчет дела твоего – давай, рассказывай. Помогу, чем смогу, хотя ты возможности мои, похоже, преувеличиваешь. Ну и что, что профессор? Мало ли профессоров – как собак нерезаных развелось их нынче. Куда ни плюнь – профессор или академик…

Он смущенно замолчал, устыдившись своей бессвязной тирады – тут человек серьезно болен, помочь ему надо, а я: профессора, академики, собаки нерезаные. «Кстати, почему нерезаные?» – некстати подумал он и сказал Хироманту:

– Давай, рассказывай, что у тебя там стряслось.

– Да ничего не стряслось, – Хиромант стал есть американский пирожок, запивая чаем, – умру я скоро, но это не важно. Все умрем – это ты правильно сказал. Брата я в дом инвалидов пристроил уже – один депутат помог. А у меня к тебе вот какое дело – машину я придумал, ну, то есть не придумал, а подсказали мне, но не это важно. Машину эту я «ковчег реинкарнации» назвал – хочу тебе идею передать, может, сделаешь такую машину или патент на нее получишь, ты ведь имел когда-то дело с патентами.

Рудаки растерялся. С одной стороны, все это было просто смешно – ковчег реинкарнации – смех, да и только! Сумасшедший изобретатель преклонного возраста. Много таких. Почти каждый пенсионер изобретает что-нибудь или книги пишет, надеясь в последнем рывке компенсировать неудачи молодости. Но с другой стороны, это был не какой-нибудь выживший из ума пенсионер, а Хиромант – «страшный мальчик», ставший стариком, но не ставший менее страшным. Жутко стало Рудаки, и он слушал Хироманта, все больше проникаясь ощущением чего-то такого, чего в принципе не может быть, но есть. Как тогда, когда узнал он о жуткой смерти Барды, предсказанной Хиромантом.