Хуан Мирамар - Личное время

Он уже подходил к двери своей квартиры, когда вновь явилась мысль, которая преследовала его, как надоедливая муха, с тех пор как исчез Рудаки: а что если он действительно «проник» в прошлое, как говорил? Тогда все становилось на свое место и получало свое объяснение: отправился Аврам в прошлое в темно-синей тройке, там переоделся, но тоже в одежду не современную – курточку эту и тенниску, о которых говорил Рудницкий, вернулся ненадолго в настоящее, а потом опять попал в прошлое из вагона метро уже в другой одежде.

«Придется теперь Нестантюку искать свой костюм в прошлом веке, году этак в семьдесят пятом, – усмехнулся В.К., открывая дверь квартиры. – Бред все это, бред сивой кобылы. Не может такого быть, потому что не может быть никогда!»

Лежал теперь В.К. на своем старом диване, слушал крики подростков во дворе, которые проникали в комнату, несмотря на закрытую дверь, и вспоминал всю эту напрасную суету вокруг исчезновения Рудаки: все эти походы в полицию, расклеивание объявлений на вокзалах и автостанциях – активное участие в этом принимали студенты; вспоминал, как собирались они то у него, то у Ивы и спорили, спорили, пытаясь понять, что же произошло с Аврамом, и напрасно – и сейчас, спустя почти год, все оставалось таким же непонятным, как и вначале.

«Хорошо, что хотя бы Ива не нуждается, – подумал он, – „Гробовщик“ ей регулярно Аврамову долю доходов передает. А интересно все-таки, Хиромант нарочно эту идею с оптимальным гробом подарил Авраму или случайно так получилось? Наверное, случайно, – ответил он сам себе, – не мог он предвидеть, что наше общество потребления докатится до такого».

Он решил открыть балконную дверь – не заглушала она крики, а душно стало в комнате невыносимо. На балконе он закурил и продолжил этот «вечер воспоминаний», который сам неожиданно себе и устроил.

Вспомнил почему-то, как пошли они с Аврамом как-то на танцы, на танцплощадку на склонах Днепра, называемую тогда в народе «Жаба», а была еще и другая под названием «Кукушка», тоже в парке на склонах. Вспомнил, как пили перед этим портвейн в заведении на Кресте с бесхитростным названием «Вино» – теперь таких названий нет, теперь такое заведение называлось бы «Восторг дегустатора» или как-нибудь в этом роде, правда, теперь и заведений таких нет.

Вспомнилось ему, как при входе на танцплощадку на длинном каком-то ящике в огромном количестве лежали бескозырки – на танцы чуть ли не в полном составе явились курсанты Военно-морского училища.

– Врагу не сдается наш гордый «Варяг»! – сказал тогда Аврам.

Вспомнив об этом, В.К. усмехнулся.

«Маленький тогда был город, – думал он, – бывало, Крест туда и назад проходили минут за двадцать – от бара „Днепр“ до Сарапского рынка, где продавали кислое крестьянское вино по двадцать копеек стакан, а кофе пили посередине, в Центральном гастрономе, двойную половинку. Все на Кресте тогда друг друга знали, здоровались, останавливались поболтать, особенно в популярных местах: около Театрального института, в Центральном гастрономе, в кафе с каким-то советским названием (название он забыл), которое было известно в народе как „Мичиган“, почему „Мичиган“ – неизвестно, но все это кафе так называли. И народ тогда на Кресте собирался разный», – подумал он и стал вспоминать завсегдатаев этого местного «Бродвея»: одноглазого ассирийско-украинского поэта Барду; Окуня-актера с его тиком и продуманными актерскими жестами; бандитов – Алика по кличке Генерал и еще одного по кличке Комбат; проституток – худющую Тюльку и мужеподобную Дядю Гришу; романтика сыскного дела Гену по прозвищу Милиционер, хотя к этому званию тот лишь стремился; киношника по имени Рэм (Революция, Энгельс, Маркс); студента-медика и параллельно украинского националиста Рябка и среди всей этой пестрой братии свою компанию: красавца Шварца с его буйной шевелюрой и походкой танцора; серьезного Школяра, работавшего в то время таксистом; Ефима, одинаково увлеченного тогда джазом, радиотехникой и поэзией, и общительного, вечно носившегося с какими-то замыслами и проектами Аврама с его заграничными шмотками и рассказами о жизни «за бугром», казавшейся тогда всем ужасно привлекательной и заманчивой.

Трудно сказать, что объединяло тогда их всех: и бандитов, и студентов, и «простых Советских инженеров» – уже не в первый раз задавал себе вопрос В.К. Время, наверное, было такое, что-то такое было разлито в воздухе, свобода, но не такая, как сейчас, а романтическая, что ли. Все они тогда воображали себя героями Ремарка и Хемингуэя. Недолго это продолжалось – с год, наверное, не больше, но потом такого никогда уже не было – все было: и хорошее, и плохое, но такого не было.