Возможно, они ошибались. Возможно, то был случайный бродяга, не в добрый час остановившийся справить нужду в глиняном карьере, а все случившиеся перед тем громы и молнии не имели к нему никакого отношения... Впрочем, бродяга вряд ли выжил бы неделю в клетке без еды и питья. Не говоря уже о том, что, будучи пойман и посажен в клетку, любой бродяга вопит и лается, стонет и объясняет тюремщикам, что схвачен по ошибке. А тут - ничего. Тишина. Мерное движение, будто человек, стоя на четвереньках, ритмично и сильно раскачивается. Взад-вперед. Взад-вперед. В больших городах не верят в Глиняных Шакалов. Впрочем, жизненный опыт отучил меня думать, что именно там, в больших городах, обитает истинная мудрость... - Что же, работа не про нас? Наверное, вопрос получился достаточно желчным, потому что Хостик закатил глаза. Имелось в виду, что с большой долей вероятности мы управимся, конечно, но, как было сказано, "оно нам надо"? Существа, умеющие кидаться молниями, действительно время от времени сходятся один на один. Или один на много; если принять точку зрения крестьян - Глиняный Шакал пал жертвой кого-то более могущественного, и только "родные стены" - глиняный карьер - позволили ему остаться в живых. Подвернись рядом высокая колокольня - и проблемы не было бы, крестьяне радостно довершили бы дело, начатое неведомым кидателем молний; колокольни, однако, не случилось - со времени поединка прошла неделя, Шакал наверняка потихоньку восстанавливает силы... - Давай так, - сказал я после некоторого колебания. - Если Рамоль договорится больше чем за девяносто - беремся. Нет - нет. Идет? Хостик улыбнулся. Он, оказывается, был уверен, что староста собьет цену. Мой подельщик умел быть красноречивым и в молчании. А молчать ему приходилось большую часть жизни, и виной тому был его голос, вернее тембр; всякий, кто слышал Хостин голос, предпочел бы непрерывный скрежет железа по стеклу. Сам он утверждает, что в детстве был вполне голосистым мальчиком и даже пел в хоре, а потом только простудился и охрип. Он врет и знает, что ему не верят. Либо его мать во время беременности нарвалась на заговор, либо сам он в младенчестве прогневил какую-нибудь ведьму, но только в хоре нашему Хостику больше не петь... К'Тамоль и староста стояли на пороге. Деревянная "тень венца" съехала венценосцу на ухо, а наш друг был нескрываемо доволен, настолько доволен, что и спрашивать было не о чем - и так все понятно. - Девяносто две! За девяносто две сторговались! Хостик вздохнул. Короткий вздох-ругательство. Деревянные колеса ранили дорогу. Слишком тяжелой оказалась клетка; за нами тянулись, как за плугом, две глубокие рытвины-колеи, телега заходилась скрипом на каждой колдобине, а лошади давно уже прокляли все и со всем смирились. Мы двигались со скоростью пьяного пешехода. Не вдребезги пьяного, но здорово отяжелевшего, краснолицего, все свои усилия прилагающего, чтобы не сбиться с прямой и не прилечь на обочине. Вот так и мы: Хостик правил упряжкой, мы с к'Рамолем ехали по сторонам от клетки и молчали. Солнце двигалось по небу еще медленнее и тем не менее играючи обогнало нас. До цели - районного центра с судебной управой и "высокой колокольней" оставалась еще добрая половина пути, в то время как солнце путь уже завершало, уже висело над верхушками далекого леса, и не надо быть пророком, чтобы предугадать ночевку средь чиста поля, бок о бок с предполагаемым Глиняным Шакалом... Над дорогой пролетела, не шевеля крыльями, вечерняя тварь недосыть. Отряд корнезубые, семейство живоглоты. Я тряхнул головой. Сумерки - время, когда сгущаются чужие воспоминания. Как бы чужие. Доспехи делаются тяжелыми и вминаются в меня, как вминается печать в расплавленный сургуч. А какого рожна я средь чиста поля еду в полном доспехе?! Косо смотрело солнце. Искоса. Наши длинные тени глотали дорожную пыль; я глубоко вздохнул. Пластины на панцире чуть разошлись и сомкнулись вновь. - Боюсь я, - негромко сказал к'Тамоль. - Боюсь за эту переднюю ось. Как думаешь, Рио? На дорогу выпрыгнул кузнечик. Сдуру, разумеется. Скакнул снова, на этот раз спасаясь, - и опять не туда; не хотел бы я, будучи кузнечиком, оказаться на пути скрипучего деревянного колеса... ...На розовом мраморе. Почему-то все тогда было мраморным, но не холодным, потому что за день солнце нагревало камни так сильно, что они не остывали до самого рассвета... И вот он сидел на розовом мраморе, серо-зеленый голенастый кузнечик, а я подползал к нему на четвереньках, и в правом кулаке у меня был сачок, а в левом - толстая шлифованная линза.
Читать дальше