Павел (Песах) Амнуэль - Право на возвращение

— Во-первых, — сказала тетя Роза, — не Мирон Аркадьевич, а просто Мирон, чем мой муж хуже просто Марии? Во-вторых, не «вы», а «ты», в Израиле на «вы» обращаются только к группе товарищей в количестве не менее двух особей. А Мирончик у меня один-единственный, и значит, говорить ему следует «ты».

— Да-да, — в очередной раз смутился Карпухин, потому что тираду эту тетя Роза произнесла уже раз десять. — С завтрашнего дня… Надо привыкнуть к местным обычаям… Так я хотел спросить…

— Да, Мирон работает в страховой компании, — ответила за мужа Роза, — но не агентом на побегушках, а системным администратором. Сисадмином. Когда я это слово впервые услышала, у меня истерика была, а потом привыкла, еще и не такие слова мне здесь услышать пришлось.

— Тогда вы, может, подскажете, — сказал Карпухин, обращаясь то ли к Мирону, то ли к Розе, то ли к самому господу Богу, незримо парившему в воздухе — присутствие чего-то незримого, духовного и, может, действительно божественного Карпухин, будучи атеистом от рождения и по воспитанию, ощущал с той первой минуты, когда «Боинг» мягко коснулся посадочной полосы и пассажиры зааплодировали, будто пилот не обычную свою работу сделал, а спел высоким тенором трудную арию из популярной оперы. — Может, подскажете, как мне найти в Израиле одного человека?

— Одного? — сказал Мирон, окончательно проснувшись. — А ты знаешь его имя, фамилию, год и место рождения? И год алии знать тоже было бы неплохо.

— Год чего?

— Алия, — назидательно произнесла тетя Роза, — это «подъем» на иврите. Евреи в Израиль не просто приезжают, Саша, они сюда поднимаются.

— Вот! — воскликнула Руфь, повернувшись к мужу. — А ты меня спрашивал, почему я не тяну тебя на историческую родину! Ты же знаешь мое сердце, у меня начинается одышка, стоит мне подняться на третий этаж. А тут…

— Да-да, — сказал Карпухин, давно уже не спрашивавший у жены, не хочет ли она репатриироваться. Больше года уже не спрашивал, с тех пор, как перешел работать из старой своей конторы в новую, название которой никому еще не называл полностью. — Да, Мирон, знаю я имя и все остальное. У меня к нему небольшое поручение…

— Скажешь завтра, — кивнул Мирон, — я попробую… У меня есть хороший клиент в министерстве внутренних дел, он посмотрит в компьютере, это, конечно, не очень законно, разглашение частной информации, но ведь ты не побежишь закладывать меня, верно?

— О! — воскликнул Карпухин. — Если это так просто…

— В Израиле, — вздохнул Мирон, — все на самом деле просто. Если знать, на какую клавишу нажать.

— Помнишь анекдот, — не выдержала долгого молчания тетя Роза, — о мастере, который прикрутил в испорченном моторе гайку и потребовал за работу десять тысяч долларов? У него спросили: «Почему так дорого? Всего за один поворот гаечного ключа!» «За поворот ключа, — сказал механик, — я беру доллар. А остальное за то, что знаю, какую именно гайку надо прикрутить!»

— Десять тысяч, — растерянно пробормотал Карпухин, — таких денег у меня…

— Все! — хлопнула по столу тетя Роза. — Пора спать, а то наш дорогой гость старые анекдоты принимает за руководство к действию.

В море он не вошел. Волны действительно оказались не столько грозными, сколько привлекательно-опасными, по гребням скользили любители серфинга, то и дело падая с досок и с головой уходя под пену прибоя. Всякий раз Карпухин вздрагивал и переводил взгляд на двух спасателей, сидевших под навесом на деревянной вышке и что-то разглядывавших в бинокли. Спасатели, однако, не обращали на серфингистов никакого внимания, то и дело покрикивая на одиночных пловцов, заплывавших за какую-то невидимую с берега морскую линию.

Дамы загорали, переворачиваясь со спины на живот, будто в гриле, а Карпухин сидел в тени грибка, слушал по транзистору местную русскую станцию и думал о человеке, которого никогда в жизни не видел. Не то чтобы он чувствовал себя агентом-вербовщиком, но некое ощущение причастности к сюжетам старых шпионских романов, которые он читал в детстве, все же оставалось, не позволяя относиться к порученной ему миссии с нужной серьезностью.

То ли в ворохе лежавшей на одеяле одежды, то ли у кого-то в сумочке телефон заиграл Турецкий марш Моцарта, и Карпухин крикнул:

— Роза, в каком ухе у меня звенит?

— В обоих, — сказала тетя Роза, неохотно поднимаясь и стряхивая с себя песок. — У тебя звенит в обоих ухах, потому что вон у той тетки, что никак не хочет протянуть руку, телефон тоже играет Моцарта. Надо будет мне записать что-нибудь более экзотическое. Киркорова, например. Хотя нет, Филя сейчас у половины Израиля… Нет, дорогой, это я не тебе, это Саша спрашивает, почему у меня на мобильнике играет Моцарт, а не Филя. Нет, он не купается. Да, дорогой, передам. И это все, из-за чего ты заставил меня подняться? До вечера, дорогой, не забудь по дороге домой купить помидоров, бери покрупнее, это для салата. Все.