Елизавета Манова - Феномен двойников (сборник)

Стыд и глухая тоска. Хорошо, что мне помогает боль. Мне больно, больно, очень больно, твердила она себе и вслушивалась в боль, и пряталась за ней, но боль ушла, стекла в горячий прах, и ничего не спрячешь от себя.

Меня обворовали. Все было ничего, пока был бой. Нелепый бой, бездарный бой — но бой.

Мне надо уходить, подумала она. Есть Алек — и я не хочу в него стрелять. И есть Альд… Вот дурачок, подумала она, зачем он все это распутал? Нет, это хорошо, что он распутал, я не из тех, кем можно так играть. Я им еще припомню. Она подумала, как это им припомнит, и покачала головой. Нет выхода, подумала она, мы — мертвецы, мы — копии, но ничего, подумала она, я — неплохая копия. Не знаю, как там было на Земле, но, кажется, ей очень повезло, когда меня убили.

Она подходила к Казарме одна, усталая женщина с тихим лицом, и створки огромных ворот ожидали ее. Последняя из живых входила в обширный проем, и двери Казармы сошлись за ее спиной.

А вечером мы сидели втроем, другая жизнь, подумала она, какая же я — действительно я — та, что в бою, или та, что теперь?

— Я все время тебя видел, — сказал Алек, и она улыбнулась ему.

— А я вот думаю, — сказал Альд. — Этот бой… что-то тут не так.

— Дурацкий бой, — сказал Алек. — Крутят одно, как киношку.

И опять они молчали втроем, Алек видел спокойный лоб и морщинки у тихих глаз, Альд — бестрепетный взгляд и огонь непреклонной воли, прожигающий ложный покой, а Инта вовсе не видела их — Алека, которого, кажется, любит, и Альда, которому просто верит; не люди, а три боевых единицы, и надо подумать на что мы годны.

— Группа прорыва, — сказала она себе. — Прорыв, — сказала она вслух.

— Куда? — сказал ей Альд. — Это или бред или модель.

— Куда-нибудь, — сказала она. — Мы уже отошли от нормы. Значит, завтра… или скоро — первая цепь.

— Прочистка мозгов? — спросил с усмешечкой Альд. — И куда будем рваться: вверх, вниз, через стенку? Спятишь с вами, ребята! Вы что, не понимаете, что это моделируемая, а не действительная реальность?

Инта глядела на него. Ну-ну, еще…

— Не знаю, зачем моделируют наше сознание, но что это модель, я уверен. И что все прочее, — он обвел взглядом Простор, кивнул за плечо, — обман, я тоже уверен. Как может смоделированное сознание выйти из модели, частью которой оно является?

— Погоди, Альд, — сказала она, — пожалей наше беспамятство. Я не очень понимаю, о чем ты говоришь, но я понимаю одно: мы слишком хорошо… повторены для такой дурацкой игры. Зачем?

— А иначе она потеряет смысл. Только мы в ней что-то можем. Единственное разнообразие: куда нас воткнут. И бой каждый раз немножко другой.

— Тогда почему же нас не выключить сразу? Отыграли свое — и выключить.

— Сотремся, — сказал Алек. — Если хоть чуть-чуть собой не побыть, сотрешься к чертовой матери.

— Ну, хорошо, — сказала она. — Но если наша… особенность так важна, значит, что-то должно ее защищать. Ведь даже при переходе мы забываем все — но не себя, так?

— Так, — медленно ответил Альд.

— А когда нас выключат, мы ведь тоже ничего из себя не теряем?

— Но… — начал было он.

— Погоди, Альд! Ты сохранил память, а мы нет, но у нас есть… — она поглядела на Алека, и тот сначала кивнул, а потом развел руками, потому что где здесь найдешь слова? — Ну, неважно, как это назвать. И это мне говорит: не может быть, чтобы наша игра… чтобы это была единственная игра. Понимаешь, пока я верила в бой… ну, он мог быть единственным. Единственное существование, единственная смерть. А так…

— Что?

— Погоди, Альд, — снова сказала она. Было очень трудно находить слова, и все-таки они были, и она даже удивилась, что помнит так много слов, и что за этими словами есть смысл, и когда она говорит, он словно бы прорастает сам по себе. — Зачем нас отключают? Если Игра не прерывается, нас незачем отключать. Пусть мы будем думать, что спим. Или просто: лег — а потом утрой и бой. Так? А тут четко: отключают. И появляемся не у себя, а уже в степи. Зачем?

— Не знаю, — сказал Альд. — Не думал.

— А если в это время просто другая Игра? И мы в нее тоже играем — только по-другому.

— Ну и что?

— Просто я думаю: другая Игра. А если мы в нее перейдем — какие есть — ее правила… они будут для нас обязательны?

— Черт его знает, — сказал Алек.

— А если мы просто исчезнем — и тут и там?

— Я уже умер, — ответил Альд спокойно, — и радости в посмертном существовании не нахожу. А вы с Алеком?

Она улыбнулась. Очень спокойно улыбнулась, словно речь о пустяках.