Елизавета Манова - Феномен двойников (сборник)

— Так.

— Тогда хоть с кем?

— Много вопросов задаешь, парень.

— А что, нельзя?

— Не стоит, — ответил Алек. — Кто много болтает, прямая дорожка в первую цепь. Видел?

— И вы со мной?

— Группу не делят. Боевая единица.

— Прости, Алек, — сказал Альд.

Спальная нора для человека — это два на два, постель, столик, да душ за узенькой дверкой.

Он сбросил форму и повалился в постель, ощупывая новый рубец. Гладкий, плотный и маленько зудит, пропадет, — подумал Алек. Будет новый бросок и новый рубец, а этот пропадет…

А раны все равно болят, подумал он. Проклятая игра, подумал он. Сколько раз меня убивали? Зачем мне живое тело, подумал он, чтобы чувствовать боль?

Минутка свободы перед тем, как тебя отключат. Ненависть до тоски и тоска до ненависти.

Ненавижу, подумал он. Белесое небо, под которым идти, и этот проклятый бой, когда не видишь врага и незачем его убивать.

Теперь пошла другая карта — третья цепь. Готовься в распыл. Не скажу, подумал он, выйдем на рубеж, сами поймут.

Они шли по еще живой земле, по коротенькой, нежной лазурной травке, а с белесого неба вроде даже бы пригревало, и стены Казармы уже растворились в Нигде.

Они шли не спеша, растягивали шаги, и сотни серебряных теней скользили со всех сторон, и сейчас он любил их всех, сколько их есть тут в степи, а больше всего своих, неустрашимую группу — «Ал»; ему даже захотелось что-то запеть, заорать какой-нибудь гимн, но мы это одолеем, знаем, что к чему, скоро я не то запою.

Алрх тихонько потянул за рукав, и Алек поглядел на него. Ишь ты! Сложил щупальца перед лицом и закрыл перепонку на глазах.

Алек засмеялся и похлопал по блестящей броне. Алрх пришел на бросок позднее, чем он, ему быть старшим, если меня распылят. Вот чудак, умиленно подумал он, нашел чего извиняться. Прямо совестно: а вдруг это его распылят? Извинялся — извинялся, а старшим не будет…

— Смотри! — сказал Альд и схватил за другой рукав, и Алек с тем же тупым умилением взглянул на него. Всем нам сегодня конец, вот не повезло мужику…

— Смотри! — заорал Альд. — Да ты гляди: вчерашний малышок!

И он увидел вчерашнего малыша. Вышагивает себе старшим перед пятеркой, а те сплошь нелюди, на голову, на две выше его.

— Живой! — все с тем же тупым умилением ответил он.

— Да гляди же! Клянусь светилом Латорна — это женщина!

И Алек вдруг увидел, что это женщина. И стал столбом. Он забыл, что на свете есть женщины.

Сигнал чуть-чуть подтолкнул вперед, и он пошел, оглядываясь, как дурак. Интересно, где они станут? Седьмая цепь, подумал он, вот здорово, седьмая у цепь, если б еще уцелеть…

…Когда пришла первая мысль, он ей не поверил. Даже первой боли еще не поверил. Нельзя тут было уцелеть. Никак.

Но еще кто-то шел за ним, Алек глянул через плечо — и только тут поверил. Алрх. Алрх весь был комок вялых щупалец и обвислых мембран, кровавые трещины расчертили блестящий хитин, и мотало его не дай бог.

— Алрх! — тихо сказал он. — Живой! Ох, здорово: живой!

Они стояли, сплетенные щупальцами и руками, качаясь от слабости, как поплавки на волне. А потом расплелись и пошли вперед, к серебряному облаку Казармы.

А у самой Казармы их нагнал Альд. Уже как новенький: ни царапины, ни ожога, ни пятнышка на мундире, только в глазах похмельная муть.

Теперь нас отведут, подумал Алек, хоть на две цепи, но отведут. Пятая цепь, подумал он, это еще раз уцелеть…

Сегодня Простор был пустоват. Нет, это наш сектор опустел, мы шли в передних цепях.

Они сидели с Альдом вдвоем, а Алрх ушел к себе — ему теперь не с кем сидеть. Жаль Алфрара, подумал он, те двое — все равно, а Алфа жаль…

— Алек, — спросил Альд. — А о чем можно говорить?

— Не знаю, — ответил он.

— Ты здесь давно?

— Бросков пятнадцать.

— А почему ты говоришь «бросок»?

— А как? Включили, бросили, подобрали, выключили.

Альд поглядел, постучал пальцами по столу и вдруг сказал:

— Алек, поищем малышку!

— Зачем? — вяло спросил он. Все равно ему было. Наплевать.

— Вот чудак! У нее же все нелюди. Одна сидит.

И они пошли.

Простор и правда был пустоват, а столиков сосчитать по пальцам, и только в третьем секторе они отыскали ее. Вовсе она была не малышка, нормального человеческого роста, просто кругом одни нелюди, при которых и мы — мелюзга.

Они подходили к столику, и она смотрела на Алека, только на него. Спокойные темные глаза и спокойные темные волосы, а лицо… Сначала оно показалось не очень красивым, потом очень, а потом это стало все равно: такое, как надо, единственное, которое может быть.