Михаил Грешнов: Лицо фараона (с иллюстрациями)

— Наша!

— Вот это факт! Нашли свою шлюпку!

— Ребята, в ней кто-то есть!

— Из наших?..

— Наши все на борту!

— Боцман, точно, что наши все на борту?..

— Все, — подтвердил боцман.

— А в шлюпке кто?..

— Эй, внизу! — закричал боцман Листреду, севшему за руль спасательного бота. — В шлюпке кто-то из посторонних!

— Что? — Листред не расслышал — моторист запустил мотор.

— Человек в шлюпке! — закричал боцман.

Листред опять не расслышал, махнул рукой. Бот, развернувшись, круто взял к шлюпке.

На борту все затихли. «Элмери» покачивало на пологой волне. С мостика было видно, как бот подошел к шлюпке и как Листред поднялся во весь рост, заметив наконец человека. Помощник, размахивая руками, отдавал распоряжения. Матрос перепрыгнул с бота на шлюпку, ему бросили конец, который он тотчас закрепил на носу шлюпки. Склонился над человеком, лежавшим на корме, потом обернулся к Листреду, — наверное, что-то сказал, — слов не было слышно. Бот развернулся и пошел к «Элмери», шлюпка шла на буксире. На борту «Элмери» по-прежнему было тихо, все смотрели на бот и на шлюпку, старались рассмотреть в ней человека, лежавшего неподвижно лицом вверх.

— Живой или мертвый? — спросил кто-то у борта.

Ответом было молчание, все продолжали вглядываться в шлюпку и в распростертое тело. Лучше всех было видно капитану в бинокль. Боцман спросил:

— Как там в шлюпке, кэптэн?

Капитан не ответил и не опустил бинокль. Он видел лицо лежавшего в шлюпке, — с закрытыми глазами, с заострившимися чертами, — такое лицо должно быть у человека, найденного в океане, в заброшенной шлюпке, На бороде щетина, глаза ввалились. Но это не было лицо трупа. Человек был жив, и капитан Фримен сказал:

— Похоже, док, что вам предстоит немало работы.

— Да, капитан? — спросил я.

— Уверен, — ответил капитан. — Абсолютно.

Шлюпку подняли на борт. Дюжина рук потянулась к лежавшему без сознания человеку.

— В лазарет! — сказал капитан.

Незнакомца пронесли сквозь коридор расступившихся Моряков и поместили в госпитальной каюте, рядом с моей, врачебной. Человек был в коллапсе — с пониженным кровяным давлением, с признаками аноксии, кислородного голодания. Одежда незнакомца была измята, разорвана, волосы жесткие, сизые от соляного налета. Было похоже, что человек долгое время находился в воде и потом выбрался из воды в шлюпку. Физических повреждений на теле не было, если не считать на висках синеватых пятен, величиной с центовую монету, — похожих на следы удара или присосков. Вокруг губ тоже была синева. Поражала худсба и истощенный вид незнакомца. Пульс и дыхание ощущались слабо, человек был на грани жизни и смерти.

Я дал ему кислород, сделал растирание грудной клетки, чтобы усилить кровообращение. Когда пульс участился, мне удалось сквозь стиснутые зубы незнакомца влить несколько капель спирта. На его щеках появился румянец, ресницы дрогнули, но глаза не открылись; по телу прошла сильнейшая судорога, пальцы вцепились в простыню, точно в испуге, потом мышцы человека расслабились и он несколько раз вздохнул.

Я решил, что для начала достаточно: состояние коллапса прошло, дыхание выровнялось. Человек заснул.

Матрос, который помогал мне в каюте, обратил внимание на его куртку, с застегнутым нагрудным карманом. Я велел передать куртку мне, расстегнул карман. Там оказалась матросская книжка. Вода повредила надписи, — я уже говорил, что, судя по измятой и насквозь просоленной одежде, человек долгое время пробыл в воде; записи в книжке выцвели, расплылись, но все же можно было разобрать крупные буквы имени и фамилии: Артуро Текки.

Книжку я отнес капитану.

— Что, доктор? — встретил он меня вопросом.

— Пока ничто, — ответил я. — Вот матросская книжка.

— Артуро Текки, — прочитал капитан. — Итальянец?

— Наверное, итальянец, — согласился я.

— Откуда?

— Откуда появился в море?

Капитан кивнул.

Я недоуменно пожал плечами.

Вошли оба помощника капитана. Стюард принес обед. Данных для разговора не было. Помощники удовлетворились тем, что подобранный в море — итальянец по имени Артуро Текки. Листред спросил:

— Спит?

— Спит, — ответил я, и разговор был исчерпан.

Вечером незнакомец спал, ночью тоже спал без движения. В середине следующего дня сам перевернулся на бок. Пульс был неравномерным; иногда учащался, иногда бился еле заметно. Принимать какие-либо меры я не хотел: сон — лучшее лекарство. За ужином капитан спросил: