Михаил Грешнов - Продавец снов (с иллюстрациями)

— Извините… — сказал Харрис. Часы, запонки, галстук оказались на месте.

Это было похоже на фантастический сон, но Ритц справился с собой.

— Харрис, — сказал он, — сделайте что-нибудь удивительное.

Не успел он окончить фразы или не мог сразу придумать, что попросить у Харриса, на столе появилось жемчужное колье. Небесно-голубые жемчужины от обоих концов нити переходили в светлые, серебристые; в середине колье блестела черная, как ночь, жемчужина, которой, наверное, нет цены. Харрис взял колье за оба конца, оно закачалось в его руке над столом, блестя и переливаясь светом. Вдруг жемчужины стали расти, крупнеть на глазах, тяжелеть, колье перестало качаться, и внезапно нить разорвалась. Жемчуг посыпался на стол, со стола на пол, запрыгал, застучал по паркету. Хаприс нагнулся собрать жемчужины. Наверное, он мог бы уничтожить их, как уничтожил талер, но жест его был чисто инстинктивный, человеческий — поднять упавшую вещь.

Пока он собирал жемчужины по одной, Ритц повернулся к Гейму и сказал — шепнул одними губами:

— Передай его мне.

Гейм понял движение губ Ритца и согласно кивнул. Он ждал этих слов, намека еще с пятницы, когда Ритц пришел к нему. Гейм был готов к этой просьбе. В глубине души он считал Харриса опасным мистификатором, никакая сила не заставила бы его воспользоваться предметами, созданными таким способом, золотом, жемчугом. Неизвестно, что получится с этими предметами в будущем и с Геймом, завладей он богатствами, сделанными Харрисом. Гейм, как всегда в сомнительных случаях, предпочитал отойти в сторону.

Харрис собрал жемчужины, сложил в кучу и уничтожил. Лицо его было бледно, на висках выступил пот. Гейм и Ритц еще не видели его таким расслабленным и больным.

— Здесь поможет гипноз, — обратился к Харрису Гейм. — Но это не по моей части. Может, коллега Ритц…

— Да, да, — подхватил Ритц, — гипноз. И я попытаюсь вас вылечить, — сказал он Харрису.

Харрис опять посмотрел на Ритца, и тому стоило большого труда не отвести глаз от зрачков Харриса.

— Когда мне прийти? — спросил он.

— В среду, — назначил Ритц.

— Да, — ответил Харрис и поднялся с кресла.

— В это же время, — Ритц посмотрел на часы. — В пять часов вечера, — сказал он Харрису.

— Хорошо, куда мне прийти?

— Встретимся здесь, у доктора Гейма. Вместе поедем ко мне.

— Да, — подтвердил Гейм, — приходите сюда.

Харрис поднялся и пошел к двери. Ритц и Гейм глядели ему вслед. Когда Харрис открыл дверь и уже выходил из кабинета, сидевшим у стола показалось, что на мгновение они увидели двух Харрисов. Первый уже вышел — виднелась его спина, второй потянул ручку и закрыл за собой дверь.

— Показалось?.. — обернулся Ритц к Гейму.

Гейм, бледный, неподвижно сидел в кресле.

Харрис между тем спускался по лестнице, это Ритц и Гейм отчетливо слышали, служанка захлопнула за ним входную дверь.

Гейм вздохнул, как будто гора свалилась у него с плеч. И тут же — так устроены люди — пожалел о чем-то, может быть, недосмотренном, может, невысказанном. Кто этот Харрис? Человечество многолико, неисчерпаемо. Может быть, на миллиард, на десять миллиардов людей рождается вот такой фендмен. Гейм всдомнил о людях необычайных способностей — Калиостро, Мессингс Недавно по евровидению показывали… Гейм старается вспомнить имя, оно ему не дается. Не все ли равно, встряхивает он головой: человек на расстоянии, по телевизору, гнул в незнакомых ему квартирах серебряные ложки, завязывал их в узлы, белую бумагу делал цветной. Силой воли — одной только силой воли!.. Человек-феномен, уникум. Такие появляются раз в тысячу лет. Но — появляются! Разгадка здесь, может быть, в удивительных способностях мозга, который не познан до конца, не разгадан. Ему ли, Гейму, не знать об этом! Может быть, Харрис использует земной или космический магнетизм, может быть, силой воли из рассеянных атомов делает вещи. Талер… Когда он лежал на столе, оставался ли он на стенде музея? Может быть, Харрис освоил законы телекинеза… Но как выросли на глазах жемчужины, муха? Гейм не мог разрешить эти загадки. Поэтому и жалеет о неведомом, недосказанном… Но чувство это, замечает он тут же, мимолетное, легкое, как сожаление, когда заканчивается драма, отыгранная на сцене, или цирковое представление. Все, связанное с Харрисом, необычно. А необычное потенциально опасно — таков был его окончательный вывод. Гейм сидел в кресле и не знал, что сказать Ритцу.

Коллега Ритц не нуждался в его словах. Он знал, что делать.