Владимир Васильев (Ташкент) - Тень улитки

— Видишь, Молчун, смотрят, смотрят, а найти меня не могут, — показала она глазами на подруг.

— Точнее не скажешь, — кивнула Рита. — Ее психика уничтожена.

— Но она говорит почти разумные вещи! — воскликнул Кандид.

— Колченог тоже ходил, — ответила Нава. — Ты хочешь оставить ее психическим Колченогом?

— Нет, конечно!.. Но неужели бессильны время, покой, любовь?.. — не сдавался он.

— Деревенская дурочка, разумеется сможет существовать, — сказала Нава. — Но имеем ли мы право обрекать ее на это?

— Тем более, что альтернатива — вечная жизнь совершенного существа, — неожиданно вмешался в разговор Перец.

Кандид внимательно посмотрел на него.

— И ты с ними? — тяжко вздохнул он.

— Я тоже люблю эту бедную девочку, по-своему, — ответил Перец. — Мне было бы страшно каждый день видеть ее деревенской дурочкой и знать, что в этом виноват я.

Кандид растерянно посмотрел на друзей и вздохнул, соглашаясь с их правотой.

— Нава! Ну, отведи же меня в свой Город! — капризно потребовала Лава.

— Вставай, пошли, — по-деловому ответила Нава.

Лава попробовала встать, но ничего у нее не вышло. Она вдруг застонала и потеряла сознание.

— Что такое?! — удивилась Нава. — Она должна была встать.

Рита молча наклонилась над Лавой и долго ее изучала, поводя ладонями.

— Посмотри здесь, — показала она. Нава «посмотрела».

— Надо же! Как же я не заметила! Никудышный из меня лекарь! — воскликнула Нава. — У нее еще и позвоночник поврежден!

— Эти сволочи были одеты в бронежилеты, — повела Рита головой в сторону куч оставленной «шарами» одежды. — Если такой рухнет на тебя… Да еще если под спиной камень или корень… Так, наверное, и было… Еще удивительно, что она временами приходит в сознание.

— Да, — кивнула Нава. — Ее спасти может только Одержание… Давай вместе снимем боль, — предложила она Рите.

Они молча склонились над Лавой, и вскоре она открыла глаза.

— Ну, мы идем? — спросила она.

— Ты не можешь идти, — сказала Нава. — Сейчас мертвяки тебя осторожно отнесут.

— Нет! — вскрикнула Лава. — Только не мертвяки. Мне противно. Я боюсь. Я не хочу!.. Пусть Молчун меня отнесет. Я всегда мечтала, чтобы он понес меня на руках, а он не носил. Вот я и дождалась.

Кандид заскрипел зубами.

— Тебе может стать больно, Молчуну неудобно тебя нести, — предупредила Нава.

— Нет, пусть Молчун! — закапризничала Лава. — Молчун не умеет больно.

— Дайте ее мне, — сказал он. — Я постараюсь.

Он встал на колени перед Лавой, подсунул под нее руки и попытался подняться.

— Подожди, я помогу поднять! — подскочил Перец.

Он соединил свои руки с руками Кандида, и они вдвоем осторожно подняли Лаву.

— Теперь я сам, спасибо, — кивнул Кандид Перецу, и тот потихоньку убрал свои руки.

— Какая же ты легкая, девочка! — удивился Кандид.

Она обвила его шею руками и улыбнулась.

— Неси меня, Молчун, — прошептала Лава, и он осторожно шагнул вперед.

— Постой! — крикнул Перец. — Я сделаю просеку к озеру, чтобы ты мог идти по прямой. Лес снова вырастет.

Перец заскочил в МБМ, тот заурчал двигателем и резко двинулся вперед, выдвинув перед собой какое-то приспособление.

Деревья, не умеющие прыгать, покорно падали в стороны, открывая перед Кандидом ровную просеку. Впереди шли мертвяки и убирали с дороги мешающие кусты. Подруги шли по бокам от Кандида, страхуя его от падения и обезболивая Лаву.

В поселке забрехали собаки. Но Кандид их не слышал, потому что прислушивался к дыханию Лавы, не больно ли ей, и внимательно разглядывал путь перед собой, чтобы не споткнуться.

«Это уже было со мной, — думал Кандид. — Когда-то уже было… Я вот так же нес, прижимая к груди, самое дорогое, что у меня было — дочь свою, теплую и единственную, нес туда, где у меня ее заберут, туда, где плачут, и был абсолютно уверен, что поступаю правильно. Мне было страшно от того, что делаю, но я почему-то не сомневался, что во имя чего-то высшего должен так поступить, должен совершить подвиг, которого никто не оценит. Но мне и не надо было, чтобы оценивали, я знал, что такое „надо“… Еще там был Карл, который остановил меня… Тогда ее звали Навой… Спасибо тебе, Карл. Правда, я ее все равно не уберег. Но ты в этом не виноват… Теперь снова!.. Какая она маленькая и хрупкая!.. Глупенькая, хотела быть моей женой. Но разве такие маленькие и хрупкие могут быть женами? Они могут быть только дочерьми, но от этого мы их любим не меньше. Возможно, даже больше. Только они этого не понимают и хотят быть нашими женами, чтобы быть нам нужными. А они нам и так нужны… И вот опять я несу ее туда, где потеряю. Теперь я знаю, что это никакой не подвиг, что это нужно для ее спасения, но все равно ощущение, как будто режут по живому… Теперь ее зовут Лава, но это неважно, как ее зовут. Важно только то, что я ее теряю… Хотя, наверное, это говорит мой эгоизм. Ее ждет жизнь, более достойная разумного существа, чем моя, короткая и, в общем-то, никчемная. Какое я имею право удерживать ее в этой своей жизни? Никакого…»