Йен Уотсон - Книга Реки

Когда мы прибыли в этот мир, кто-то заставил нас прочитать все слова этого мира Божественному разуму. Он подумал над ними, изучил наш язык и потом изменил их так, чтобы они годились для нашего мира.

А в сотне других миров он сделал то же самое, только там были другие слова и другая жизнь.

Только Божественный разум понимает эти слова и может их изменить. Ему на это нужны минуты. Самое большее, часы. Нам потребовались бы сотни лет. Ручаюсь, Он слегка изменил наш желудок и кровь. Но не внешность. Мы такие же, какими будем в Раю.

Если Божественный разум не изменил нашу внешность, почему он должен был что-то менять внутри нас?

Вся эта никчемная теория остро нуждалась в «логическом лезвии», о чем я и сообщила.

— А зачем тогда она появилась, если она такая никчемная? — спросил Андри.

— Потому что позволяет Братству управлять вами. Он ухмыльнулся во весь рот.

— Ты сразу решила все проблемы! Сама простота! — Он наклонился ко мне. — Так же просто, как парню засунуть свою штуку в бабу, из которой через девять месяцев вылезет младенец. Не могла бы ты объяснить, как это получается? Или как семечко превращается в растение? Ну давай, выдай мне рецепт.

— Растение получается из почвы и воды. А ребенок появляется из матери и того, что она ест.

— А как? Как он делается?

Я знала, как не делать детей, с помощью «верного». Но тут я явно запуталась сама. Я подумала, что, может быть, «длинные слова» Андри были тем, что называлось «гены». Но «гены» — это просто слово, не имеющее особого значения.

— Он сначала очень маленький, а потом растет, — сказала я.

— Значит, своей штукой парень просто засовывает младенца в женщину, да? И этот младенец такой маленький, что его не видно? А откуда он берется у парня?

— Нет, у женщины есть крошечное яйцо в…

— А как это яйцо превращается в человека? Кто ему приказывает? — Андри расхохотался. — Послушай, девочка: слова — очень длинные слова, мелко написанные миллионами и миллионами букв — вот что создает ребенка. Слово Бога. Оно создает плоть. — Он внимательно смотрел на меня. — Не можешь возразить? Никогда об этом не думала. Вы просто блаженствуете себе на востоке…

— А вот и неправда! Работа на судне — это не праздник.

— Работаете, как животные, и не задаете вопросов.

— Мы животные, да? Вот мы и добрались до сути. Как вы ненавидите женщин! Как вы их боитесь! Да, я сказала «боитесь». Вот что я вам скажу, мистер: вы не лучше, чем все остальные Сыновья. А может, и хуже. Не знаю, кого вы там хотите наказать, но себя вы наказываете в два раза больше.

— Может, такова природа Мужчины — мучительно искать правду. Бороться.

Я фыркнула:

— Но не Женщины, я полагаю.

— А ты, естественно, исключение?

Дело начинало принимать дурной оборот. Признаюсь, это отчасти была моя вина. Тут в разговор вступил Джотан.

— Ты проиграла, девочка. Ты не продержалась бы и десяти минут. Ты оказалась бы на позорном стуле. Сварливая. Злобная. Спорщица. Еретичка. Непослушная. — Он помешал суп. — Вот, ты даже готовить не умеешь.

Андри подмигнул мне:

— Он говорит правду. Ты лучше придерживай язык. Или тебя саму промаринуют, а потом зажарят. Братство не выносит женщин, у которых на все свое мнение. Мы — это другое дело, у нас широкий кругозор. К тому же мы слишком далеко от вашей женской земли.

— Тебе нужно быть помягче, — сказал Джотан. — Истинная земля в том, что тебе вообще лучше заткнуться.

— Отлично, намек понят, — сказала я. — Здесь нас никто не слышит. Поэтому, Андри, будь добр, скажи мне, ты все-таки считаешь себя куклой или нет? Ну скажи: я сгораю от любопытства.

— Все, во что ты начнешь верить, Йалин, останется с тобой до конца твоих дней — даже если ты будешь убеждать себя, что десять раз переменила мнение, и все свои мысли вывернешь наизнанку. И это так. Нельзя отмыть краску, в которую вляпался. Лучше это просто сознавать. Тогда, по крайней мере, ты будешь знать, в чем твое отличие, даже когда пойдешь против течения.

— Вляпался в краску, да? Да я вляпывалась в черное течение…

Как я радовалась, что родилась на востоке, где люди могут быть счастливы. Здесь не был счастлив никто. Должно быть, они сумасшедшие, если соглашаются на такую убогую жизнь, вместо того чтобы пользоваться рекой, которая вывела бы их к цивилизации и процветанию. Как только я об этом подумала, где-то глубоко внутри меня и далеко под поверхностью земли словно что-то шевельнулось, затопив меня волной скрытой радости.