Йен Уотсон - Книга Бытия

У меня будут вопросы к нему — к нему и к ученому Стамно. Я не стану беспокоить тебя такими пустяками, моя жрица. Тебе есть чем занять свой ум, «Красотке Джилл» пора отчаливать. — Ей стоило больших усилий сохранять спокойствие. Ее трясло. Она боялась. Боялась реакции Чануси на случившееся? Или ее ярости, когда она узнает, почему все это произошло?

— Никуда я не поеду, тупая ты свинья! Жалоносица сраная!

— За ним будут присматривать наилучшим образом. Клянусь Книгой! Я понимаю, что он значит для тебя, Йалин. Мы, может, даже сумеем приладить ему к запястью что-нибудь наподобие шпателя.

— Шпателя? Может, вообще совок ему прибить?

— Тебе будут все время самым подробным образом докладывать о его самочувствии. Мела будет наказана. Ее вышвырнут из храма. И из гильдии тоже! Я обещаю, она никогда больше не будет плавать. Но ты должна плавать, Йалин, — во имя всех и каждого.

К своему изумлению, я увидела, что она плачет. Она притянула меня за плечи и нежно обняла. Я ощутила ее соленые слезы на своих щеках. Я так удивилась, что даже не плюнула в нее, не зашипела и не укусила.

Я почувствовала, что мои глаза тоже наполняются слезами, и через мгновение уже рыдала сама как ребенок, которым я ведь и была. Пэли не было рядом, чтобы утешить меня. Но я знала, что никогда бы и не расплакалась вот так перед Пэли, потому что та была моим товарищем. Я не расплакалась бы даже перед собственной матерью. Однако с Донной это оказалось возможным. Почему? Не потому ли, что я, собственно, предала Донну. И теперь не нашла ничего лучшего, как утешить ее, в свою очередь принимая ее утешения?

— Я еще не решила, — шмыгала я в ее рыжие волосы.

— Если не хочешь ехать, малыш, — бормотала она, — шхуна тебя подождет. Мы все тебя подождем. Весь мир тебя подождет.

Разумеется, это означало только, что я отправлюсь в плавание согласно расписанию. И никакой мир не будет меня ждать. Ни наш, ни любой другой.

— Йалин! — Это был голос папы.

— Донна, — прошептала я, — то, что я сделала, я сделала потому, что хотела как лучше, без злого умысла. — Я осторожно высвободилась из ее объятий; она с неменьшей осторожностью позволила мне это сделать.

— Конечно, ты хотела как лучше, — пробормотала она в ответ. Грустно? Испуганно? Я уже не знала ничего.

— Йалин! — Папа прошагал через зал, огибая лужи крови и переступив через мачете. — Я только что услышал о Тэме. Это ужасно. Отвратительно. Бедный парень! Я обещаю тебе, что позабочусь о нем. Я не позволю ему впасть в отчаяние. Я помогу ему снова обрести целостность духа по крайней мере.

— Спасибо, папа. Но я отплываю завтра. Тебе не надо беспокоиться на этот счет.

Судя по виду, это его ранило. Но он сказал просто:

— Ты там присматривай за мамой, хорошо? Ради меня! Пока я тут присмотрю за Тэмом!

— Если смогу, папа. Если смогу. Это не так просто — присматривать за людьми, когда у них ветер в парусах.

— Мне ли этого не знать, — услышала я тихие слова Донны.

Мы все были очень бережны друг с другом. Мы все так или иначе пострадали, но у нас было достаточно сил переносить свои страдания. В отличие от Тэма, чья рана была самой жестокой.

К вечеру состояние Тэма стабилизировалось. Он уже не был на грани жизни и смерти. Не было угрозы, что он потеряет остальную часть руки, если ткани омертвеют. Жгуты сняли.

А Стамно как сквозь землю провалился. Никто не мог найти его — и никто в это утро не видел, как он ушел. Оставалось предполагать, что он затаился где-то на галерее, ожидая, пока его агент «купит» последний кувшин с рукописью. Должно быть, он услышал шум и удрал, перебравшись через садовую стену, хотя он не выглядел таким уж атлетом.

Или он ухитрился улизнуть еще раньше? Может, он намеревался удрать, как только заполучит последнюю страницу книги? Я не знала. Но и не желала давать никакой информации о Стамно, что пришлось очень не по душе Чануси. Я не сказала ни слова о печатниках Гинимоя, об Искателях Истины или о женщинах из предместий Порта Барбры.

Она ушла с оригиналом «Книги Звезд». Я сама отдала ей книгу, прежде чем она конфисковала ее. Книга погубила Тэма; я не хотела ее больше. Не нужна мне была эта рукопись. Да и копия, где бы та ни была и в которой не досчитывалось всего нескольких последних страниц, что не так уж много и значило.

На следующее утро произошло неловкое прощание с Тэмом. Он лежал в своей комнате мертвенно-бледный и такой одинокий, хоть мой отец и сидел рядом.

Он заставил себя сказать: