Вячеслав Рыбаков: Звезда Полынь

Он взял еще пива. Давненько он так не заводился. А пиво было теплым и омерзительным, как жизнь. Теплая такая. Не холодная, не горячая… Никакая.

Горькая.

Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, и пала на источники вод. Имя сей звезде Полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки…

«А ведь я не был тут с тех самых пор», — сообразил Кармаданов и отхлебнул пива. Он свернул в Петроверигский переулок — двадцать лет назад тот был тоже Петроверигским, в этом наблюдалось постоянство.

Петроверигский медленным извивом втек в Старосадский. Это название тоже было вечным. И вот напротив — библиотека. Государственная публичная историческая… Сколько лишних слов.

Как там пахло книгами…

Как она облупилась, бедняга. Какая обшарпанная. Какие мутные окна. И заклеенные бумагой расколы стекол. Будто тут свалка, и сто лет никто не бывал… Будто война, и фугаска взорвалась неподалеку, а никому и дела нет, все вымерли…

Он так и не перешел Старосадского. Приблизиться к двери не осталось сил — он слишком хорошо помнил, как, пропуская именно в эту самую дверь юную, тоненькую, как камышинка, красавицу гимназической стати, познакомился с нею — с будущей своей женой. Которая пожелала ему нынче утром успеха, сказала: «Какой же ты молодца» — и чмокнула в щеку…

И тут он понял, что не может так просто смириться. Если у вас, подонки, такая война, что библиотеки разваливаются сами собой, то — на войне, как на войне.

В голове уже шумело, и море было несколько по колено. Кармаданов аккуратно поставил пустую бутылку на заплеванный тротуар, аккуратно вытер губы тыльной стороной ладони и достал мобильник.

С Валькой Бабцевым они корефанили еще с восьмого класса. Одно время даже всерьез дружили. Восторженные юнцы, трепещущие от близкого торжества светлого будущего, съезжались день у Кармаданова, день у Бабцева, и вместе смотрели первый съезд горбачевского Верховного Совета, даже лекции мотали из-за этой бодяги — каждый свои. Где-то с середины девяностых несколько разошлись — уж больно неистово Валька клеймил зверства федералов в свободолюбивой, невинно поруганной Чечне. Он тогда сильно пошел в гору — золотое перо демократии; каких-то иностранных премий кучу нахватал, летал в Европу бесперечь… Но был все равно славный, честный, забронзовел совсем немножко; многие, куда менее именитые, надували щеки куда толще и только этим, по сути, и брали. Хотя, конечно, ругал все, что положено; свертывание реформ, насилие над бизнесом, тупость и лицемерие почвенников, мракобесие православия, государственную поддержку русского национализма, произвол спецслужб, нарушения прав человека… Стандартный набор «Собери сам».

Про воров, правда, писал мало — мелко это было для него.

Но тут — как раз ему по росту: не просто воры, а воры государственные, да еще и не в нефтянке какой-нибудь, всем приевшейся, а на космодроме. Кто еще наилучшим образом лягнет государство, ничего не проверяя и всю душу вкладывая в этот страстный акт?

И когда ответил в трубке донельзя недовольный Валькин голос, Кармаданов, наскоро поздоровавшись и даже не политесничая в стиле: «Как жив-здоров? А жена? Есть пять минут поговорить?», жахнул сразу:

— Слушай, тут такое дело… Срочно надо встретиться. Почему? Потому что есть взрывной материал.

Позже, вспоминая и анализируя импульсивные свои действия в тот день — хотя зачем было их анализировать задним числом, он и сам не знал, после драки кулаками ведь не машут, — Кармаданов иногда спрашивал себя: неужели, если бы не три пива натощак, он бы как-то молча, внутри себя смикшировал полученную плюху и ничего бы не случилось?

Или пиво все же было ни при чем, а просто у него сточилось наконец все самообладание и до смерти захотелось того, что по сравнению со вставшими поперек горла бумажными прохоровками показалось настоящим боем?

— Мне страшно… — пробормотала жена. — Мне очень страшно, мы же воюющая страна…

Он ласково прижал кончиком указательного пальца ее нос, как кнопку.

— А что ты мне говорила, когда я писал, что Путина нужно сместить и судить за нарушение Хасавюртовских соглашений?

Она опустила глаза.

— Что нельзя идти на поводу у бандитов… — тихо признала она.

— Ну, вот.

— Он так быстро вырос… — едва слышно прошептала она, и голос ее дрогнул близкими, готовыми хлынуть через край слезами.