Вячеслав Рыбаков - Звезда Полынь

В памяти сразу всплыла неприятная, будто пахнущая многомесячной немытостью картинка в телевизоре — разбитные девицы в блестящих портках, кривляясь, гундосят нарочито противными голосами что-то вроде «ты больше не зови меня Ассоль, у меня на этом месте от тебя мозоль…». Нет, дословно не вспомнить текстовку, только образ остался. Яркий, надо признать. Сто вкусных супов съешь, а будто и не было их — но таракан в супе не забудется.

И нынче тараканов стало больше, чем супов.

Впрочем, в самой книжке, вспомнил Кармаданов, этого все-таки нет. Так что глупый вопрос он задал, и понятно, что дочка прокомментировала его, саркастично хмыкнув: мол, ты вообще-то заметил, что я уже не в подгузниках?

— Я не знаю слова «рано», — проворчала Руфь. — Я знаю только слово «поздно».

Явно что-то процитировала. Что-то даже знакомое, но Кармаданов никак не мог вспомнить что. Вертелось, раздражающе виляло задом из кустов — а лица не показывало.

— Между прочим, сейчас новый взгляд возобладал, — академично начал Кармаданов и сел в кресло сбоку от стола, за которым работала жена. Сима с проворством котенка устроилась у него на коленях, и Кармаданову, как всегда, показалось, что она и весит не больше. Теплая, уютная и все еще маленькая… Он обнял ее левой рукой. — Современные тенденции борьбы с мифологизацией сознания, в частности, гласят, что Ассоль и впрямь свихнулась на красивой сказке и совершенно не могла приспособиться к реальности. Не мылась, не стриглась, отца уморила голодом, спалила по рассеянности дом — все корабль свой ждала. А капитан Грэй, когда ее повстречал, враз сообразил, что в братья милосердия не нанимался, и сбежал. И только тем ограничился, что нашел сказочника, который свел девку с ума своей выдумкой, и начистил ему рыло. В общем, реализм такой, что Грэй получил срок за бандитизм, а Ассоль померла в психушке.

Руфь оторвалась-таки от бумаг и, полуобернувшись, опять уставилась на мужа поверх очков. Классическая училка. Если бы она не была такой красивой… Тонкий нос с интеллектуальной горбинкой, ясный лоб, библейские глаза…

— Ну, если возобладал — тогда хана, — сказала Руфь. — Тогда расхищение народного хозяйства будет нарастать и нарастать. Увольняйся, Кармаданов. Все зря.

— Не понял, — озадачился Кармаданов, и Сима, впившаяся было ему в лицо ждущим, пытливым взглядом, сразу опять повернулась к матери. — Какая связь?

— Какая связь? — похоже, немножко дразнясь и уж во всяком случае балуясь, повторила Сима.

— Простая, — ответила Руфь. — Из одного лишь страха наказания не совершают преступлений только первобытные люди — в маленьком племени, когда все друг у друга на виду, а вдобавок за каждым углом бдят грозные боги с колотушками. Все эти малореалистичные требования — не убий, не укради, не предай, даже не сквернословь — это же всё алые паруса, про которые каждому из нас в раннем детстве рассказывает великий сказочник — культура. И если она начинает сама бороться со своими же собственными красивыми сказками, все ее питомцы превращаются в дикарей. Да при том нет у них уже ни строгого, крепко сбитого племени, ни богов с колотушками. Следовательно, гуляй, рванина.

Сима прыснула. Вряд ли она понимала все, что родители наговорили, но она видела, что они вместе, точно две чудесно подогнанные одна к другой детали самой главной игрушки на свете; что они довольны друг другом и рады друг другу, и, стоило им оказаться после рабочего дня под одной крышей, озорничают от души, — и ей тоже было легко и радостно.

— А тебе, шестикрылая, нравится книжка? — спросил Кармаданов.

Сима посерьезнела. Хотелось ответить так, чтобы папа, при всех своих взрослых закидонах, понял.

— Ага, — сказала она. — Там так просторно, красиво… — Помедлила и, поскольку была еще и честной, добавила: — Хотя местами занудь жуткая!

Уже основательно посвежело, когда Кармаданов с дочерью вышли на улицу. Идти далеко, на смотровую, было поздновато. Кармаданов уселся на скамейку перед прудом и развернул газету, Сима то с интересом присматривалась к выгуливаемым здесь же домашним хвостатым на четырех четырках, а с самыми общительными немедля пыталась знакомиться, то напрочь о них забывала и принималась деловито, очень осмысленно кидать в воду какие-то веточки и листики. Впадала в детство, как она порой сама это очень по-взрослому называла. Кармаданов не вдавался, как и чем она развлекается без родительского присмотру, с друзьями-подружками, нечего девицу бесить мелким контролем; пивом не пахнет пока, и слава богу. Но когда удавалось им выбраться на пленер семейственно, вдвоем ли, тем паче втроем, дочка с наслаждением впадала в детство. Кармаданову думалось тогда, что она играет в это время не столько в то, что она по виду играет, сколько в маленькую себя. Увлеченно, от души… Какое удовольствие она с того получала? Поди пойми…