Вячеслав Рыбаков - Звезда Полынь

— Понимаю. Что случилось?

— Ты помнишь, сколько Володе лет?

Он не помнил. С ходу не мог сказать. Но прекрасно помнил, сколько было ему самому, когда сын родился. А считать в уме он всегда умел мгновенно. Так лихой казак перебрасывает шашку из правой руки в левую и обратно движениями, почти неуловимыми — солнечный зайчик мелькнул, и все… Катя не смогла бы почувствовать ни малейшей заминки.

— Восемнадцать.

— Правильно. Нам грозит армия. И нам грозит не поступить в институт.

— Куда вы собрались, если не секрет?

Она на миг запнулась.

— Неважно. Мы еще не решили… — Голос ее нервно, напряженно дрогнул. — Не сбивай меня.

— Прости.

— Нет, ничего. Я никогда не решилась бы тебя побеспокоить. Зная тебя, я прекрасно понимаю, что твое финансовое положение вряд ли принципиально улучшилось за эти годы. Я до последнего надеялась, что мы сами справимся. Но сейчас времени уже почти не осталось. А Валентина как раз вчера сильно избили. Напали и избили… Из-за его убеждений, конечно. Националисты. Он приехал домой весь в крови… Возможно, у него сотрясение мозга. И все равно буквально на днях ему лететь в очень ответственную командировку…

Теперь Журанков понял, отчего Катя так взволнована. Еще бы. Можно только догадываться, как она передергалась ночью.

При сотрясении мозга ставят компрессы?

Наверное, ставила… И вообще.

Избили. Националисты. Избили — это я еще понимаю, и в наше время хулиганья хватало; но… националисты. Ну и времена.

— Снова приставать к нему сейчас из-за денег просто бессовестно. И, в конце концов, я за все эти годы ни копейки с тебя не взяла. Теперь ты просто обязан помочь.

— Да, конечно, — совершенно искренне, как под гипнозом, ответил он.

— Ты согласен?

— Разумеется, Катенька…

Это свойское «Катенька» сорвалось с языка совершенно случайно.

Она так изумилась, что не сразу смогла ответить. Потом очень по-деловому спросила:

— Сколько ты можешь дать?

В доме было рублей семьсот, прикинул он. И плюс завтра еще два урока — оба физика. Математика — послезавтра…

Но говорить об этом ей — только смешить.

— А сколько надо?

Она сказала.

И очень его насмешила.

Только смех оказался бы горьковат.

— Какие сроки? — спросил он как ни в чем не бывало.

— Чем скорее, тем лучше. Я и так уже непозволительно затянула.

— Я постараюсь что-нибудь придумать. Ты мне дашь свой телефон?

Она помолчала.

— Лучше я сама позвоню тебе завтра.

— Хорошо, — безропотно согласился он. Собственно, так и впрямь лучше — чтобы потом никогда, никогда не возникло соблазна. Она права.

— Во сколько тебе удобно? — вежливо осведомилась она.

— Можно в это же время, — еще более вежливо ответил он.

Она опять помолчала. Она будто все еще ждала, что он откажет. Он уже согласился, согласился без колебаний и без задних мыслей, но она все еще не верила и ждала подвоха.

— Спасибо… — нерешительно сказала она. В голосе ее было какое-то недоумение.

— Вы в милицию обратились? — спросил он.

Она несколько мгновений напряженно не отвечала, и он спохватился:

— Впрочем, это не мое дело. Хорошо, я сегодня постараюсь что-нибудь придумать. Слушай, а самому-то Вовке что нравится?

Это снова вырвалось непроизвольно. Как «Катенька». Будто они все-таки все еще были вместе. Или, по крайней мере, не порознь.

— Да как-то многое сразу… — неопределенно ответила она.

Похоже, она не знала, как себя с ним теперь вести. А можно и никак не вести. То, что надо, — сказано, а остальное — никому не нужная бутафория… Да?

Да?!

— Я позвоню завтра, — повторила она и повесила трубку.

Да.

Он принимал душ, брился, завтракал, ощущая странное раздвоение. Руки чуть дрожали. В кои-то веки к нему обратились, да еще по такому простому и естественному делу, а он был практически бесполезен. Он не мог помочь. Хотел бы, и не может. Не может?

А может, все-таки может?

Конечно, неторопливо и очень академично размышлял он, намазывая на хлеб бережный слой масла. На конфорке уже фырчал чайник. Конечно. Уроками такую сумму не заработаешь и за всю жизнь. Даже если не есть, не пить, не платить ни за квартиру, ни за транспорт… Таких денег вообще невозможно заработать. Такие деньги можно только выручить какой-то продажей. Но у Журанкова ничего не было, кроме его самого и его дома.

Вот из этого он и решил исходить.

Конечно, существовал еще один лот, в принципе куда как пригодный, чтобы выставить его на продажу — но об этом Журанков не хотел даже думать. Это было за скобками. Этого они не получат.