Вячеслав Рыбаков - Звезда Полынь

Корховой поразмыслил. Потом его передернуло. Наверное, так передернуло, что даже спина сказала Фомичеву все без слов.

— Это хорошо, — ответил Фомичев спине. — Все равно нет, бежать бы пришлось.

— А зачем спрашиваешь?

— А вдруг ты без пива помрешь?

Корховой неуверенно перевернулся на бок. Разлепил глаза. Спустил ноги с кровати. Сел.

— Ты меня что, довез?

— Я всех развез. Сначала потерпевшего, потом Наташку, потом тебя. А тут два фактора: во-первых, я не был уверен, что ты в силах от тачки до квартиры доползти сам, а во-вторых, у меня уже ни копья не осталось. А рыться тут по твоим карманам я не стал. Расплатился, отпустил мотор, допер тебя до верху — ты хоть просветлился на миг и номер квартиры смог вспомнить… Ну, вывалил тебя в кроватку, а сам на диване прикорнул. Я-то тоже не вполне свеж… Только что поднялся, воду хлебал, а тут слышу, стоны…

— Я бы с тобой пошел в разведку, — помолчав, хрипло проговорил Корховой. Он смотрел в пол — боялся поднять глаза. То ли потому, что робел приступа тошноты, то ли от стыда; он и сам не знал.

— А я бы с тобой — нет, — ответил Фомичев. — С тобой только на смерть ходить. Руссошахид хренов.

— Перед Наташкой совестно… — невпопад пробормотал Корховой.

— Ты на нее запал, что ли? — попросту спросил Фомичев.

— Ага.

— Ну-ну. Смотри, она дева серьезная.

— Я знаю. Я тоже, знаешь, не просто перепихнуться. Во всяком случае, такое у меня ощущение в последнее время.

— Ну-ну, — уважительно повторил Фомичев. — Тогда я тебя порадую. По-моему, она на тебя тоже. Во всяком случае, слегка.

— Почему ты так думаешь? — спросил Корховой после паузы. У него от недоверчивой радости даже дурнота слегка отступила.

— А ты не помнишь?

— Что?

— В машине?

— Побойся бога… Что я могу помнить?

— Да, действительно. Это я, можно сказать, глупость сморозил. Ну, вот тогда и томись в наказание. Не скажу ничего.

— Ленька!

— В связи с плохим поведением дитя нынче оставляется без сладкого.

Корховой только вздохнул. Поднялся. Прошлепал босыми пятками на кухню, огляделся. Обычно он избегал пить из-под крана — хрен их знает, чем они ее обеззараживают. Но сейчас все емкости были пусты — Ленька уже попасся тут. Зверье идет на водопой… Корховой открыл воду, подставил стакан под шипящую белесую струю, потом выпил залпом.

Даже не поймешь, лучше стало или хуже.

Нечего сказать, посидели…

— Славно посидели, — сказал он, входя обратно в комнату. Ленька пребывал там же, где пять минут назад Корховой его оставил, в кресле у окна. Вид у него тоже был не очень.

— Посидели — и ладно бы, — ответил Фомичев, покачав головой. — А вот поездка у нас будет… Веселая.

— Ты думаешь, он поедет?

— Непременно поедет, — ответил Фомичев. Корховой помолчал.

— Перед Наташкой надо извиниться.

— Подожди маленько. Приди в себя. От тебя ж даже через телефон сейчас выхлоп. Все равно она извинений никаких не ждет, так что полчаса-час ничего не решают. Я понимаю, у тебя сейчас острое воспаление совести, но… Возьми себя в руки.

Корховой, от застенчивости и благодарности как-то даже косолапя, подошел к Фомичеву и неловко ткнул его кулаком в плечо.

— Спасибо, Ленька.

Фомичев сделал страшную морду, высунул язык и мерзким голосом ответил:

— Бе-е-е!

— Да ладно тебе… — отозвался Корховой. — Я и так сквозь землю провалиться готов.

Помолчал. Потом добавил задумчиво:

— А вот он — не готов…

Поразмыслил еще. И вдруг спросил:

— А ты его хорошо знаешь?

— Нет, — ответил Фомичев. — Шапочно. Он очень ангажирован, ты ж понимаешь. В своем мирке варится. И чего это на сей раз западники его командируют? Странно… Никогда он к космической проблематике касательства не имел — все больше про зверства русских в Чечне да гонения на бедных миллиардеров…

Некоторое время они молчали. Похмелье медленно укладывалось на покой. Мутное, истеричное возбуждение, простая производная химического восторга крови («Пьянка — это маленькая смерть…» — «Жив! Жив! Опять жив!»), сменялось усталой апатией и вселенской грустью.

Слепящее солнце ломилось в окно, больно попирая светом еще полные хмеля глазные яблоки. «Как в домашних условиях обнаружить давление фотонов? — подумал Корховой. — Вот, пожалуйста… Легко».

Прообраз, можно сказать, межзвездного двигателя…

— Я вот думаю, — сказал Корховой негромко. — Мы тут бухаем, скандалим… Роемся в дерьме друг у друга и только и знаем, что пытаемся выяснить, чье дерьмо дерьмовее. А скоро поедем туда, где к звездам летают…