— Да надоело так.
— Надоело? Мало ли кому что надоело? Мне работать надо. Если каждый раз, когда тебе что-то не понравится, ты станешь ко мне вторгаться, я ничего не заработаю. И нам, всем четверым, нечего будет есть. И из квартиры нас попрут. Ты ведь не хочешь, чтобы мы стали бомжами?
— А ты говорил, что в День Рождения не будешь работать.
— Говорил? Ну, мало ли что я говорил. Обстоятельства изменились.
И тут я понял, что и вправду обстоятельства изменились. Длинноухий прочитал извещение Мэйл.Ру, он в курсе событий и будет за ними следить, и в будущем я не смогу это игнорировать — хочешь-не хочешь, придется учитывать и его интерес к этому делу. Да, он умный, глубокий, чуткий, но все же ребенок, незрелый, переменчивый. Что я знаю о той работе, которая происходит сейчас в его душе? Прав ли я, что взял его в союзники в таком серьезном, недетском вопросе и связал молчанием? Это было первое, что тогда пришло мне в голову, надеюсь, это включилась интуиция, которая редко меня подводит, а не чертов эгоизм с желанием отодвинуть неудобное объяснение с сыном. Пожалуй, откровенного разговора с Длинноухим надо бы опасаться гораздо больше, чем с Дашкой. Но у меня пока что не было времени обдумать линию поведения. За все утро не выдалось ни единой свободной минутки для того, чтобы изучить информацию, которая на меня свалилась и расставить все по полочкам. Главное, не начать самокопаться и рефлексировать, а выражать своим видом уверенность. И постараться ее почувствовать самому. Я об этом долго пишу, но все это мигом мелькнул в голове, пока я лихорадочно принимал решение, что мне делать с Длинноухим.
— Ну хорошо, Ушастик, раз обещал, так тому и быть. Но не больше, чем полчаса, договорились? Ты не против партии в шахматы?
Длинноухий обыгрывал меня во все игры: и в го, и в рэндзю, и в реверси, он многократно участвовал и выигрывал в Интернет-турнирах, зарабатывая себе в личное хозяйство всякие мелкие призы: от фотоаппаратов до наборов цветных карандашей, нам с Дашкой приходилось перехватывать посыльных, поскольку победителям раздавали еще всякий рекламный хлам: сигареты, пиво, однажды притащили даже сотню упаковок презервативов. Но в шахматы Длинноухий играл так же скверно, как я и. У меня даже появлялся шанс обыграть его. В шахматах он слабак и поэтому их не любит. Но тут он сразу же согласился, выбрал себе удобный угол, примостился на полу с ноутбуком на коленях и включил доску. Я тоже подключился, и минут сорок мы энергично резались, глупо теряя фигуры, зато весело и с азартом. Пожалуй, «с азартом» — слишком сильно сказано, но я сумел слегка отвлечься от своих проблем. В конце концов, я живу здесь и сейчас, зачем это надо, чтобы будущее темнило воду и залезало своими клешнями в настоящее? Лучше радоваться на полную катушку, когда случается такая возможность, не всегда ведь такое выпадает. Из трех партий Длинноухий выиграл одну. Зато в ней превзошел себя: поставил мне детский мат.
— Ну всё, Ушастик, полчаса прошло, что-то нынче ты не в ударе. Но все равно благодарю за прекрасное утро. Дуй сюда и позволь пожать твою мужественную лапу…
Длинноухий не ответил. Я оглянулся в тот угол, где он сидел, и острая жалость охватила меня: малыш смотрел на меня поверх экрана немигающими, полными слез глазами. Мне показалось, что лицо его осунулось, такими они вдруг стали большими.
— Папа, тебя не убьют?
— Не говори глупости, с чего ты взял?
— В том письме…
— В каком письме? Ах, в том, что ты видел утром… Я уже и забыл о нем. Такие письма получили многие, это спам, не стоит на них обращать внимание.
— Это не спам, папа, и там всего 53 номинанта. И не пытайся снизить значимость проблемы. Я не маленький.
Меня всегда смешило, когда Длинноухий вдруг ни с того, ни с сего начинал говорить взрослым языком. Это всегда умиляет и радует родителей. Но сегодня я предпочел бы, чтобы он безоговорочно согласился со мной, поверил мне, оставил меня в покое — короче, просто-напросто, заткнулся бы и ушел. Я совершенно не хотел вести этот разговор, я был к нему не готов, и я еще ничего не знал о своих 52 бедолагах-конкурентах. А он уже, понимаете ли, успел собрать информацию.
— Даже если это не спам, в чем я очень сомневаюсь, — я опять выбрал гнусный занудливо-нравоучительный родительский тон, — то представь себе мои шансы победить? Меньше двух процентов.
— Ты был час назад на 51 месте, а сейчас — уже на 48-ом.
— Длинноухий, давай серьезно, не пори чушь. Это выдумка администрации, фантазия для обострения подогрева интереса к серверу, самореклама. Отнесись к ней спокойно, как к спаму. Никому и в голову не придет никого убивать. Даже если бы пришло, им бы никто не позволил. — я хотел добавить, что своим страхом и ментальными проекциями Длинноухий как раз овеществляет идею, которой страшится, но удержался. Я вдруг осознал, что два процента — это не так уж мало. Сейчас успокою, а не дай Бог, выпадут эти два процента мне — ведь кому-то же они выпадут, — и будет потом у человека сломанное комплексом вины детство. — И еще. Конкурс только начался. Можешь не беспокоиться, номинантов станет гораздо больше.
Читать дальше