Александр Щёголев - Агент Иван Жилин

– Возможно, ты видела его на площади? Он там частенько стоит.

Она помолчала, рассеянно глядя на мой шрам.

– На площади? На какой площади, Бэла? Честное слово, эту из твоих шуток я не поняла.

– К сожалению, я не шутил.

Женщина измученно вздохнула:

– Я сегодня очень мало спала и плохо соображаю. Сейчас наш уважаемый больной попробует пройтись от кровати до стены, а мы посмотрим, что получится.

Я взял с тумбочки свои шорты.

– Опять она плохо спала… – задумчиво продекламировал Бэла. – Опять ее предали сны…

Ведьма-целительница внезапно встала, закусив губу, сделала два легких шага и закатила начальнику полиции хлесткую пощечину.

Терраса закончилась спуском к бульвару, и вот тут-то, перед самыми ступеньками, расположились эти чудаки. Мужчина и женщина, оба седоватые, оба дрябловатые, они стояли, подставив солнцу свои лица, и размашисто поворачивались – влево, вправо, влево, вправо. Туловище поворачивалось вместе с головой. Один глаз был прикрыт ладонью, а второй – бесстрашно открыт. Эти двое смотрели на солнце, ловили единственным открытым глазом прямые солнечные лучи (глаз часто-часто моргал), но как бы украдкой, лишь на мгновение погружаясь в море слепящего пламени. Мы молча проследовали мимо, только потом я полюбопытствовал:

– Их что, тоже из какой-нибудь больницы отпустили? Не поторопились ли?

– Это вампиры, – пояснил мой собеседник.

– Настоящие? – обрадовался я.

– Боюсь, что нет. Приклеилось к этой группе такое название, я уж и не помню, из-за чего.

– А зачем они смотрят на солнце?

– Расслабляются. Ритуал называется «соляризация».

Было одиннадцать с чем-то утра, но пекло так, будто пробило уже все двенадцать. Мы спустились по ступенькам и вновь оказались в тени. Идти налегке, без вечного чемодана, было как-то непривычно. Я оглянулся. Мужчина-вампир остановил свое движение, чтобы сменить руку и закрыть другой глаз. Локоть его воинственно оттопыривался. Нас он, по-моему, просто не заметил.

– Черт знает что, – сказал я. – Не думал, что здесь все так переменится. Надеюсь, хотя бы море осталось прежним.

Прежним, конечно, осталось не только море, зря я ворчал. Вокруг было много цвета, много пространства и мало шума, бесчисленные пальмы и живые изгороди, и почти никаких автомобилей. Пестрые беззаботные люди ходили по праздничным улицам – в точности, как раньше. Но люди эти неуловимым образом изменились. Были они теперь спортивными, бодрыми, они именно ходили, а не бродили, смотрели на солнце живыми блестящими глазами, почти никто не носил очков, и трудно было понять, кто турист и кто местный. Они беспрерывно улыбались друг другу, потому что у них все было хорошо. Возникали и исчезали безликие фигуры бегунов, прочие физкультурники безо всякого стеснения упражнялись на газонах. На глаза постоянно попадались лозунги, установленные на домах, на щитах, висящие поперек улиц:

«РАЗРУШИЛ? ВОССТАНОВИ»,

«СЧАСТЬЕ ВСЕГДА С ТОБОЙ»,

«ЛЕКАРСТВО ОТ НОЧИ – СОН».

Столь оригинальные образцы социальной рекламы, витавшие над этим красивым миром, заставляли размышлять не только об их содержании, но и о созидательной силе печатного слова в целом. Я приехал сюда вволю потосковать, а мне предлагали начать жить иначе. Почему бы нет?

– Мне у вас нравится, – твердо сообщил я Бэле. – Вот только пыль… Я понимаю, что вы привыкли к этой вечной тяжести в воздухе, но я предпочитаю чистоту. Почему бы не покрыть асфальт статиком? Или у Совета денег хватает на одни плакаты?

– Состав воздуха контролируется, и довольно жестко, – возразил он. – Ты отвык от природных запахов, Иван. Правда, если бортинженеры под чистотой понимают абсолютный вакуум…

– Бортинженеры ненавидят вакуум ничуть не меньше, чем бывшие комиссары МУКСа, зато очень любят здравый смысл. Где смысл, комиссар? Ау?

– Смысл в том, – равнодушно объяснил Бэла, – что Естественный Кодекс – это закон. Никаких статиков, антивлагов, летучих абсорбентов или растворителей, а также всяких там ароматических бензинов.

– Может у вас и фоноры запрещены? – сострил я.

– Нет, кое-какие модели пока разрешены. В зависимости от типа наполнителей.

– Ну, не знаю… – сказал я. – Это еще вопрос, что вреднее – пыль в воздухе или статик на асфальте…

Двенадцатый круг рая, пройденный мной семь лет назад, явно оказался не последним, и оттого мне становилось все веселее. Вот только слегка покачивало, и пока еще слезились глаза, мешая принять старт в круге тринадцатом. Интересно, разрешены ли Естественным Кодексом отрицательные эмоции?