Александр Щёголев - Инъекция страха

«Что-то я упускаю из виду, – подумал Андрей, обесточивая гимн. Музыкальная миниатюра, написанная композиторами Глинкой и Петровым в соавторстве, оставила спящую квартиру в покое. – Что-то я не учитываю, что-то все время забываю…»

Нет, вовсе не те гадостные намеки, которые гость позволил себе в отношении Зои. Хотя (Андрей поморщился), эта заноза тоже болит, торчит в голове постоянно. Зоя в Пскове, здесь не о чем думать – нет, не это! Что тогда? Ирреальное состояние, ТЕ ОЩУЩЕНИЯ…

Андрей побрел обратно.

«Мне просто стыдно, – сказал он себе. – Мне просто было очень плохо, мне никогда раньше не было так плохо…»

Суета, не вмещаясь в прихожей, щедро плескалась по всей квартире. «Стой, не крутись! – командовала мама Андрея, она же бабушка Алисы. – Давай руку! Руку давай, а то опоздаем!» Ребенка собирали в садик, привычная сценка. Ребенок капризничал и что-то отвечал бабушке – настойчиво повторял какое-то слово. А может, фразу. Понять – вот так, с ходу, – было непросто, потому что Алиса торопилась и нервничала. Бабушка и не пыталась понять, целиком сосредоточившись на сборах, она тоже торопилась и нервничала. «Головку подними, лисенок! Посмотри, где лампочка? Ну, где лампочка?» Ага, уже надевали шапку, тесемочки завязывали. Андрей подсветил часы: ничего страшного, успевают. До садика нужно не идти, а ехать на автобусе – пять остановок. Ох, время, время! Завтрак в садике – в восемь, опаздывать нежелательно… Он прислушался и разобрал: «…Ка-яя?..» – все более отчаиваясь, спрашивала девочка. Назревали слезы, бабушка, наконец, обратила на это внимание. «Что ты хочешь, лисенок?» – «Ка-яя!» «ЯЯ – значит ЛАЛА, – машинально перевел Андрей, – букву „Л“ мы пока не говорим. КАЛАЛА – значит, СКАЗАЛА…»

– Что сказала? – с максимальным терпением уточнила бабушка. – Кто сказал? Кому?

– Папе.

– Что папе? Папа спит, не надо его будить, у него головка бо-бо.

«Еще как бо-бо!» – согласился Андрей. Всего ничего спал. Еще половина восьмого.

– Нет, папе!

– Тихонечко, у тебя все получится, – помогал ребенку ласковый голос. – Попробуй сказать по-другому, как тебя дядя Ефим учил? Только тихонечко.

Алиса шумно вздохнула, сосредотачиваясь.

– А папа жнаит?

«Знает», – мысленно поправил ее Андрей. С буквой «З» у нас тоже пока нет дружбы.

– Все ясно! – догадалась бабушка и почему-то засмеялась. – Не волнуйся, ничего папа не знает, я ему не говорила.

«Интересно, – он даже привстал на локте, – что это ей „ясно“? Тайны объявились? И здесь – тайны?»

– Только не «жнаит», а «знает», – спохватилась женщина. – З-з-з. Скажи: з-з-зна… Ну? Как будто холодная водичка течет по подбородку. З-з-зима…

– Коз-за – де-ез-за! – гордо отчеканила девочка, обойдясь без буквы «Р», р-разумеется.

Андрей, одетый в рубашку и тренировочные штаны, вышел из спальни на свет.

– Чего это я, спрашивается, не «жнаю»? – проворчал он, морщась. Голова была бо-бо, пропади оно все пропадом. Мутило, покачивало.

– Все-таки разбудили? – обернулась мать.

– Сейчас снова лягу, успокойся.

– Там пюре в ватничке тебе оставлено. Может, поешь?

– Успокойся, поем.

Мать не забыла про сына, обеспечила едой. Сын – прежде всего. Встала по будильнику. Потом поднимала внучку, стараясь не разбудить больного, а вчера вечером – укладывала ребенка спать, и так каждый день в течение всей недели. Забота о ближних составляла смысл ее жизни. Но только невозможно было представить, как это – засовывать пюре в рот, глотать – нет, невозможно…

– Я спросил, что вы тут от меня скрываете?

Мать Андрея тяжело вздохнула и распрямилась. Алиса, хитро улыбаясь, посматривала на отца. Она молчала.

– За садик Зоя платила или как всегда забыла?

– Что за тайны дурацкие! – нервно сказал он. – Ты мне объяснишь, наконец, что случилось?

Женщина и ребенок переглянулись.

– Все в порядке, не волнуйся, потом расскажу. Так платили вы или нет, а то воспитательница спрашивала?

– Сама не волнуйся. Зоя приедет и разберется.

– Нашла время уезжать, – пробормотала женщина, выкатываясь из квартиры на лестницу. – Я бы ни за что мужа в таком состоянии не бросила, да еще с ребенком… – бормотала себе под нос, но так, чтобы сын слышал. – Лишь бы умотать куда-нибудь, не сидится ей в отдельной квартире… Никакой благодарности…

Прихожая опустела, но муть осталась. Андрей справился с раздражением, подступившим к горлу, ничего не сказал вдогонку. Электрическая муть – снаружи и внутри. Опять что-то со зрением? И горечь – сухая горечь во рту. Аппетит был не просто на нуле, а пожалуй, с обратным знаком. Разве что чаю… горячего чаю с сухарем. Со сладким мягким сухариком… Андрей, облизав губы, не двинулся с места. Он знал, что ему хочется больше всего, и он не стал сдерживать свое желание. Тем более, записная книжка лежала тут же, на тумбочке, и телефонный аппарат – вот тебе телефонный аппарат, не стесняйся!