Все, коридор в квартиру Квинты открыт. Данная операция занимает у меня не более шестидесяти секунд. И все это время, выводя и формируя канал, я слышу усиливающийся зловещий скрежет, который накатывается отовсюду: похрупывание, похрустывание, треск скалываемого кирпича, посапывание какое-то, почмокивание, глухое позвякивание металла.
Гусеницы с тупым упорством прогрызаются внутрь.
Дом подрагивает, даже цапля на картине шевелится, как будто вот-вот взлетит.
Впрочем, это уже не имеет значения.
Главное – что открыт коридор.
– Ну, я пошла, – сразу же говорит Квинта. Она тесно и жарко прижимается ко мне со спины. – Не оборачивайся, пожалуйста, не смотри – плохая примета… И вот что я тебе еще хотела сказать… У нас все хорошо… Запомни только одно: у нас все хорошо…
Я, тем не менее, оборачиваюсь и успеваю поймать ее за руку.
– Ну, в чем дело? Что происходит? Кто ты там, на Земле?.. Ты – семидесятилетняя негритянка, которая моет в магазинах полы? У тебя астма, ты куришь марихуану, а в интернет ты выходишь с доморощенного компьютера, который где-то нашла?.. Или ты, быть может, лежишь, парализованная, в больничной палате: медицина бессильна, наш мир для тебя – единственный способ жить?.. У тебя проказа? У тебя нет рук или ног?.. Ты – обрюзгшая домохозяйка, тупая, с жирной спиной, мать троих взрослых детей?..
Квинта освобождает руку.
– Меня просто нет на Земле, – говорит она. – Прими это как факт. Меня просто нет, и все…
Она шагает к себе.
Туманная пелена коридора начинает смыкаться.
Я еще вижу, как Квинта склоняется над своей консолью. Как она быстро вздыхает и кладет пальцы на клавиатуру. А потом что-то рушится у меня за спиной, звуки скрежета и похрустывания лавиной врываются в комнату.
Вздрагивает в агонии весь дом.
Цапля на картине трепещет и вдруг взмахивает волшебными крыльями…
Сосед справа, наверное, уже минут двадцать бубнит по сотовому телефону. Сначала он долго и муторно жаловался на то, что опаздывает, встали насмерть, затор, буду, по-видимому, не ранее десяти, а теперь так же муторно, с угнетающими подробностями объясняет, как надо правильно оформить какие-то документы: в графе такой-то обязательно должно стоять то-то и то-то, а в разделе о сроках поставок – пункт насчет пролонгации из-за непредвиденных обстоятельств.
– Сразу же не включим это, потом сгорим… Ну – делай, делай, Мирон!.. В десять мне это понадобится!..
Временами он раздражается и повышает голос. Ему явно мешают две женщины, сидящие впереди. Одна из них уверенным начальственным тоном вещает: Скажешь, что с утра меня нет, поехала в банк… Что?.. Когда вернусь, тогда и вернусь!.. Да, вот так! Это никого не касается!.. А вторая, выглядящая гораздо моложе, прикрывает трубку рукой и чуть ли не плачет: Он мне уже позавчера говорил, что – это в последний раз… Ну, так получается… Ну, что я могу сделать?.. Честное слово, вышла за полчаса…
За спиной у меня тоже что-то непрерывно гундят, а из кабины водителя, из приемника доносятся уверенные интонации диктора:
– Специалисты считают это крупнейшим сбоем операционных систем за последние несколько лет… Тысячи пассажиров, среди которых много отпускников, застряли в ожидании вылета… Сейчас службы аэропорта пытаются вручную наладить учет…
Парень на переднем сиденье в конце концов не выдерживает. Он привстает и, старясь никого не задеть, поворачивается к водителю:
– Я здесь сойду?
– Минуточку, – отвечает шофер.
Берется за руль. Маршрутка дергается и вслед за передней машиной переползает метров на тридцать. Затем опять останавливается – среди транспортной тесноты.
Так мы движемся уже полчаса.
– Теперь пожалуйста…
Взвизгивает тяжелая дверь.
В душный салон врывается хлюпанье то ли снега, то ли дождя.
Чего там больше – не разобрать.
Я, в свою очередь, тоже приподнимаюсь и поворачиваюсь к соседу. Он продолжает бубнить, ни на что не обращая внимания.
Физиономия у него потная.
Трубку он уже чуть ли не сгрыз.
Дверь с визгом захлопывается.
– Пожалуйста… Пропустите меня, – говорю я сквозь зубы.
На улице действительно снег с дождем. Впрочем эта предзимняя промозглая круговерть продолжается уже несколько дней. Воздух черен, как будто им дышит смерть, и из холода, из ничего вываливается пузырчатая мокрота.
Мостовая здесь огорожена чугунной решеткой. Мне приходится долго петлять среди хаоса приткнутых друг к другу машин. А когда я все-таки, достигнув прохода, выбираюсь на тротуар, то меня подхватывает поток людей, движущийся к метро. Он такой плотный, что стискивает со всех сторон. Нельзя ни ускорить шаги, ни замедлить их, ни свернуть. Будто продавливается вдоль домов прелая загустевшая каша, и невозможно представить, что где-то есть мир, в котором царят простор и свобода.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу