"На суше и на море": На суше и на море. Выпуск 30 (1990 г.)

Тем временем грохот в трюме прекратился, и мы предположили, что груз перестал смещаться. Обдумав наше незавидное положение, мы все же решили, что будет безопаснее остаться на судне. Капитан пытался уговорить нас сесть в шлюпку, но вскоре убедился, что это бесполезно.

– Если хотите пойти ко дну, дело ваше, а я умываю руки.

Еще он добавил, что на корме есть небольшая шлюпка и что нам лучше держать ее наготове, если наше положение ухудшится настолько, что заставит нас покинуть корабль. С этими словами капитан поспешил сесть в шлюпку, и она отвалила, дабы не быть затянутой в водоворот, если судно пойдет ко дну.

Оставшись втроем на борту, мы стали спускать на воду шлюпку. При этом мы обвязались веревками, следуя примеру тех, кто только что покинул пароход. Мы погрузили в нее вещи, которые, как мы считали, нам понадобятся. Потом мы забрались в рубку и стали дожидаться утра. Это была довольно странная рубка, с покатым, словно крыша дома, полом. Но мы расселись по углам и чувствовали себя вполне сносно. Горела подвесная лампа, и внутри было гораздо уютней, чем снаружи.

Однако чуть забрезжил рассвет, мы снова услыхали в трюме грохот и скрежет, а нос «Томаса Хайка» стал опять погружаться все глубже и глубже. Вскоре передняя переборка, которая обычно находится в вертикальном положении, оказалась у нас под ногами, и лампа теперь висела на стене, в которую превратился потолок. Нам показалось, что настало время выбираться из нашего убежища. В рубке были привинченные к полу скамьи, с их помощью мы вскарабкались на трап, ведущий в рубку, и спустились по нему вниз, вместо того чтобы подняться, как это бывает в обычном положении. Выбравшись из рубки, мы увидели перед собой часть нашей палубы, стоящей вертикально, наподобие стены дома, построенного на воде, как, рассказывают, дома в Венеции. Шлюпка, которую мы привязали длинной веревкой к двери рубки, теперь спокойно плавала в двадцати футах под нами. Мы подтянули ее так близко, насколько оказалось возможным, и стали опускать вниз на веревке нашего Сэма. После долгих раскачиваний он наконец попал в шлюпку и, взяв весла, пытался удержать ее прямо под нами, пока мы по веревке спускались вниз. Оказавшись в лодке, мы перерезали канат и стали грести что есть сил. Отплыв на безопасное, с нашей точки зрения, расстояние, мы остановились, чтобы взглянуть на «Томаса Хайка». Держу пари, никто из вас не видел в своей жизни ничего подобного. Судно погрузилось в воду на две трети и стояло вертикально, вверх кормой. Руль теперь находился на уровне марселя, а гребной винт обнажился.

Груз в трюме настолько сместился к носу, что судно почти перевернулось. Пойти ко дну мешал лишь воздух между переборками отсеков, куда не проникла вода. Довершением к этому плачевному зрелищу был перевернутый флаг, обозначающий сигнал бедствия, который развевался на кормовой мачте. Уже рассвело, но мы почему-то еще не видели остальных шлюпок. Мы предполагали, что они не станут отплывать очень далеко, а отойдут лишь на безопасное расстояние, чтобы дождаться рассвета. Но очевидно, все были до того напуганы, что гребцы старались вовсю и оказались теперь значительно дальше, чем рассчитывали. Итак, мы весь день оставались в шлюпке и не спускали глаз с «Томаса Хайка». Судно держалось на плаву и, казалось, больше не собиралось погружаться в воду. Не имело смысла трогаться с места, так как мы не знали, куда плыть. К тому же мы думали, что с проходящего мимо судна скорее заметят торчащую из воды корму парохода, чем нашу крошечную шлюпку. Запасов у нас было вроде бы достаточно, и мы решили поочередно стоять на вахте, дав возможность другим отдыхать.

На следующее утро картина была все та же. Правда, теперь на море была небольшая зыбь, и пароход покачивался на волнах, но держался все так же прямо. Следующая ночь была похожа на предыдущую, однако утром мы обнаружили, что нас отнесло на почтительное расстояние от «Томаса Хайка», который, впрочем, пребывал в том же положении, подобно бую, поставленному на отмелях.

Мы по-прежнему не видели ни одной шлюпки и почти уже не надеялись их увидеть. Скудный завтрак, состоящий из сухарей и остатков вареного мяса, отнюдь не способствовал хорошему настроению. Мы сидели, умирая от тоски, когда Вильям Андерсон сказал:

– Слушайте, мы будем полными дураками, если так и будем здесь сидеть, дрожа от холода и питаясь этими паршивыми сухарями, в то время как в двух шагах от нас полно еды и есть все, чтобы согреться. Если пароход продержался на плаву двое суток, он с таким же успехом может продержаться еще неизвестно сколько, а мы могли бы вернуться и взять все, что нам нужно.