Александр Колпаков: «На суше и на море» - 67-68. Фантастика

Глаза Урма тоже потеряли свою обычную бесстрастность.

— Хорошо. Соберем совет, — тихо произнес он. — Мы обязаны принять решение.

— Должны, — подтвердил Эомин.

Беседа была окончена. Луч дальнодействия задрожал, изображение потускнело. Черты неповторимого облика Урма растаяли в дымке волновых пульсаций. Эомин побрел к выходу.

В операторском центре он невольно остановился. Некоторое время стоял недвижно, безотчетно впитывая вечную красоту Космоса. Прозрачная стена зала, непроницаемая для любых излучений, была совершенно невидимой, и ему казалось, что он просто парит над дисковидным телом орбитального спутника, где размещалась станция дальнодействия. Небесная сфера горела миллионами звезд. Их пронзительно-холодные зрачки были спокойны. Надменные, бесстрастные, величавые светила ни о чем не догадывались. На какое-то мгновение Эомина охватило неизмеримо глубокое чувство утраты. Близится естественный конец этой извечной красоты. Да, но это неизбежно, вздохнул он. Весь этот видимый мир, сверкающий уже миллиарды лет красками и светом, наполненный неустанным движением, исчезнет. Как бабочка-однодневка на весеннем лугу. В это нельзя поверить. Эомин с трудом оторвал взгляд от небесной сферы и, пройдя в секцию пульсаций, усилием воли включил дезинтегратор… Плавно переместились чаши приемников. Вокруг Эомина задрожали туманные вихри. Распались биоструктуры его тела, возвращаясь в изначальное электронно-протонное лоно. Подобно лучу света, Эомин пронизал околопланетное пространство.

Спустя несколько минут он вышел из интегратора — одного из многих, установленных на поверхности Земли. На этот раз — на побережье Тихого океана, вернее, его залива — Охотского моря.

Вечно синее небо, лазурный водный простор, бурное цветение природы на миг утишили боль в сердце. Эомин жадно вдыхал воздух Земли, древней колыбели людей — землян и «хомо галактос».

Почти задев его, порхнула на орнитоплане юная девушка, видимо школьница на каникулах. Из того вон города-цветника, что пеной легких зданий сбегает к морю со склонов когда-то высокого горного хребта. На ее прелестном лице блуждала рассеянная улыбка. Она тоже ни о чем не подозревала. Просто наслаждалась воздухом, морем, солнцем — жизнью. Как и десятки миллиардов других. «Они ничего не должны знать, — подумал Эомин. — Зачем омрачать их радость?»

Эомин вызвал центральную станцию связи.

— Где сейчас Динос? — спросил он диск всепланетного информатора.

— На шестом спутнике Юпитера, — ответил информатор. — Он испытывает новую модель антиракеты.

Эомин усмехнулся. Да, это вполне в духе Диноса. Всегда что-нибудь испытывает. Все рвется в какие-то недостижимые дали. Совсем недавно не кто иной, как Динос, пришел к Эомину и подбивал его на отчаянное путешествие в Мегамир.

— А цель какова? — усмехнулся Эомин.

— Отыщем один из тех миров, о которых я узнал, роясь в глубочайших слоях всепланетной памяти.

— Объясни подробнее, — сказал Эомин, снисходительно разглядывая Диноса. Казалось, тот весь был начинен взрывчатой энергией. Его движения были резки и порывисты, глаза то и дело вспыхивали темным огнем — словно костер, в который подбросили охапку хвороста. Динос являлся одним из немногих представителей редкого вида «хомо эмоцио».

— Я наткнулся там на любопытные мысли древнейшего естествоиспытателя. Его имя случайно сохранилось на магнитных паутинках — «Эйнштейн». Так вот послушай.

И в мозгу Эомина отчетливо прошелестел голос памятной машины: «Возможно, что существуют другие миры вне всякой связи с нашим, то есть вне всякой постижимой для нас связи. Возможно, пожалуй даже вероятно, что мы откроем новые звездные миры, далеко выходящие за пределы того, что исследовано до сих пор. Но никакое открытие никогда не выведет нас из установленного нами трехмерного континуума, так же как исследователь из плоского, двухмерного мира никогда, что бы он ни открыл, не вырвется из своей плоскости. Поэтому приходится успокоиться на конечности нашей части Вселенной. Вопрос о том, что за нею, не подлежит дальнейшему обсуждению, потому что он приводит только к чисто логической возможности, не поддающейся научному использованию».

— Ну, что теперь скажешь?

Эомин дожал плечами:

— Первобытный мыслитель высказал объективную истину. Он прав. Никому еще не удалось проникнуть в Мегамир.

— Но я никогда не примирюсь с этим, — сказал Динос. У него был резкий, рассекающий воздух голос. — Мы умеем перестраивать целые галактики. Так почему не прорваться в Мегамир? Смелости не хватает?