Загрохотала дверь. И снова мое сознание окутал мрак.
В полдень, когда отблески солнечных лучей проникли в карцер, надзиратель принес мне кружку воды к полфунта черного хлеба. Это была трехдневная норма.
Я не дотронулся до хлеба, но воду жадно выпил…
Проползла неделя. Неделя несказанных мук — физических и духовных. Я не знал, что решила администрация, как обернулось дело с побегом Потра, но меня не трогали. Несколько раз приносили воду и хлеб, но врача не присылали, несмотря на мои настойчивые просьбы. Начальник тюрьмы, видимо, решил доконать меня.
Я тщательно считал дни. В среду на рассвете сто раз прошелся по карцеру, держась за стенку. Ноги подгибались, все тело ломило. Тяжело будет мне уходить, если даже план удастся, но иного пути нет. Это — единственный…
Перед заходом солнца была проверка. Я ожидал этого времени. За несколько минут перед этим я добыл заветную пилюлю. Какое-то мгновение колебался. Получится ли? Быть может, я собственными руками приближаю смерть? Вдруг Морис оставил мне яд? Записка — только утешение, а на самом деле он хочет избавить меня от многих лет каторги? Впрочем, если даже так — спасибо ему за все! Пусть лучше смерть, чем вечные муки. Будь что будет! Я перешагнул грань, за которой уже нет страха.
Я проглотил пилюлю, лег на спину. Прислушался. В конце коридора слышался лязг запоров, шаги надзирателей.
Судорога свела мои руки и ноги. Мгновенно одеревенело тело. Но странное дело, сознание было ясное. Я чувствовал, что сердце и легкие почти перестали работать.
Дверь в карцер открылась, донеслись слова:
— Никак не подохнет!
— Что-то он не шевелится, — произнес голос Коммеса. — Ну-ка. послушайте сердце!
Кто-то склонился надо мной.
— Готов…
— Зовите врача.
Через несколько минут вошел врач. Он дотронулся рукой до моего тела, послушал сердце.
— Мертв!
— Составьте акт, — сказал Коммес. — Смерть от воспаления легких. Как это у вас называется?.. Пневмония?.. Позовите могильщика.
— Слушаю! — ответил угодливый голос начальника тюрьмы.
Тюремщики вышли. Воцарилась тишина. Тишина и мрак. Исчезли боль и страдания. Время как бы остановилось.
Потом какие-то звуки пробились в мое сознание. Что-то гремело, глухие раскаты разрывали пространство.
С трудом сообразил — гроза. Как некстати! Если меня повезут, промокну до костей.
В карцер кто-то вошел. Послышался хриплый голос:
— Сто чертей ему в печень, нашел когда подыхать! Такой ливень, а мне — вези! Пусть полежит до утра.
— Вези, вези! — грозно крикнул другой вошедший. — Не раскиснешь!..
Я чувствовал, как меня схватили за руки и ноги и понесли из карцера. Как только вышли из тюрьмы, на меня хлынул дождь, оглушил раскат грома. Меня раскачали, швырнули на повозку и чем-то накрыли.
Заржала лошадь, дернула повозку. Очевидно, мы подъехали к воротам, которые со скрипом открылись.
— Тпру! — закричал могильщик. — Спешишь, проклятая! Не хочешь мокнуть? Я что, хуже тебя?
— Что там? — послышался сонный голос. — Мертвец?
— Да…
— Кто же?
— Да этот, которому распашонку надевали.
Послышался скрипучий смех, потом кашель.
— А ты почему сегодня здесь? — удивился могильщик. — А где Крокодил?
— Его пока отстранили от работы, ищут виновного… Ну, где лом-то?
Меня охватил ужас. Значит, Крокодила нет! Теперь мне пробьют грудь ломом!
Заскрипела дверь. Голос надзирателя.
— Ну и погодка!
— Побыстрее! — сердито отозвался могильщик. — Я вымокну, как курица!
— Ну его к дьяволу! — ~ проворчал надзиратель. — Не хочу выходить. Сам пробьешь возле могилы.
— Сразу бы так! — пробормотал могильщик. — А то морочишь голову… Но, кляча!
Повозка двинулась…
Вскоре я почувствовал, как проходит состояние транса. Можно было пошевелить пальцами ног и рук. Упруго сжалось сердце, теплая волна покатилась от груди к ногам.
Мелькнула мысль — может быть, встать? Но я сдержал себя. Пусть могильщик отъедет подальше. Надо выиграть и время. Нельзя рисковать последней надеждой.
Гроза утихла, отдаляясь. Я поднял тяжелые веки. Меня покрывала грубая мешковина, по ней стучали теплые капли дождя.
Повозка дребезжала по скалистой дороге. Могильщик что-то напевал себе под нос.
Лошадь остановилась. Могильщик слез с передка, зазвенел чем-то металлическим. Затем отбросил мешковину.
Я застонал, зашевелился, приподнялся на руках.
— А-а-а! — дико закричал могильщик, бросая лом, пошатнулся, потерял равновесие и упал на землю.
Читать дальше