Кэролин Гилмэн - Оканогган-Фоллз

— Мне кажется, вам все равно не удалось бы нас обмануть, — немного скептически заметила Сьюзен. — А у вас еще есть возможность передумать и вернуть себя в прежнее состояние?

— Нет. Хамелеоноподобные превращения — часть нашего репродуктивного процесса. Тут мы тоже не можем менять принятых решений.

При упоминании о репродукции Сьюзен заговорила о том, о чем так часто задумывалась.

— А почему сюда не прибыли ватесуны-женщины? — спросила она.

Похоже, этот вопрос пробудил в нем сильные эмоции.

— Наши женщины почти всегда умирают при родах, — сдавленным голосом ответил он. — Выживают, как правило, только бездетные, а они у нас редкость. Если бы у нас не рождались так часто двойни и тройни, то нам было бы трудно сохранить численность населения. Мы смотрим, с какой легкостью рожают земные женщины, и завидуем.

— Это не всегда было так, — ответила Сьюзен. — Наши женщины умирали при родах намного чаще. Но для нас это было неприемлемо. И мы совершенствовали нашу медицинскую систему до тех пор, пока не решили эту проблему.

— Для нас это тоже неприемлемо, — тихо сказал Гротон. И тут она догадалась:

— Так вот что случилось с вашей женой?

— Да.

Сьюзен вгляделась в его лицо:

— Мне кажется, вы ее очень любили.

— Да. Слишком любил.

— Вы не можете винить себя в ее смерти.

— А кого мне винить?

— Врачей. Ученых, которые не могут изобрести лекарств. Общество, для которого решение этой проблемы не входит в число приоритетных задач.

Он усмехнулся:

— Ответ полностью в духе человечества.

— Что же, мы-то нашу проблему решили.

Капитан так долго обдумывал ответ, что ей показалось, будто он уснул. Но как раз в тот момент, когда она собралась встать и убедиться в этом, он заговорил:

— Мне кажется, что лучше пройти по жизни мимоходом, не привязываясь ни к хорошему, ни к плохому. Особенно к хорошему, потому что оно всегда уходит от нас.

— Не всегда, — мягко возразила Сьюзен. Гротон посмотрел на нее затуманенным взором:

— Всегда.

И тогда он действительно заснул.

В тот вечер, когда мальчики уже ушли к себе, Сьюзен за бокалом вина все рассказала Тому. От некоторых медицинских подробностей он поморщился.

— Ой. Не повезло бедняге. Все это, похоже, хуже, чем половое созревание, и происходит всего за девять недель.

— Том, ты мог бы оказать ему большую помощь, — сказала Сьюзен. — Есть вещи, которые ты мог бы ему объяснить, как мужчина мужчине, о которых мне не…

— Ах нет, я не могу, — ответил Том. — Об этом не может быть и речи.

— Но есть же некоторые подробности мужской анатомии! — возмутилась она. — Ты что, хочешь, чтобы я его предупредила обо всем этом?

— Ты сделаешь это лучше, чем я, — ответил Том.

— Ты трус, — сказала она.

— Совершенно верно, черт возьми. Послушай, мужчины о таких вещах просто не говорят. Как я, по-твоему, должен завести об этом разговор? И, что самое главное, зачем? Он сам себе это устроил. Это была его военная стратегия. Он даже тебе в этом признался: он намеревался манипулировать нами, чтобы мы помогли им завоевать нас. Не знаю, почему ты ведешь себя так, как будто несешь за него ответственность.

Том был прав. Вглядываясь в вино в своем бокале, она с удивлением наблюдала за собственной реакцией. Она сочувствовала капитану Гротону, как будто он был ее пациентом, а не врагом. Он намеренно манипулировал ее чувствами, и у него это получилось.

«Что же, — подумала она, — в такую игру можно играть и вдвоем».

В то лето никто не лежал на пляже, не ходил на рыбалку, не отправлялся в бейсбольный лагерь. Все разбирали и укладывали вещи, готовились к переезду. Ника и Бена Сьюзен отправила в подвал и на чердак, поручив им задание полегче — упаковывать вещи и укладывать ящики друг на друга, но самая сложная часть переезда целиком легла на ее плечи: ей нужно было принимать решения. Что увезти, что оставить. Это была сложнейшая задача в ее жизни: выбрать среди всего прочего то, что стоило сохранить. Ни одна вещь не была просто самой собой: все они оказывались воспоминаниями, хранившимися в замызганных игрушках, открытках на дни рождения, луковицах садовых цветов, одеялах. Все это были крошечные точечки, из которых, как на полотнах пуантилистов, складывалась картина ее жизни. Ей нужно было как-то отделить себя от места, создавшего ее, утратить свои корни.

То и дело тем летом происходили грустные церемонии: день, когда начали выкапывать из могил захороненных на городском кладбище; день, когда подъемным краном сняли стоявший в парке памятник солдату Гражданской войны; последняя служба в церкви, после которой демонтировали окна с витражами. Когда увезли мертвых, начало казаться, как ни странно, что призраков в городе стало намного больше.