Диспозиция мне была ясна. Контуры плана действий очерчены. Дело за тем, чтобы спрятать книгу где-нибудь в стене заброшенного дома, завлечь Объект -1 в этот дом именно двенадцатого мая и сделать так, чтобы книга вывалилась из стены под ноги Объекту. И чтобы комар носа не подточил. Я еще долго бродил по окрестностям, вынашивая план действий, пока не почувствовал усталость. Хватит. Я пообедал в ресторане под названием "Казино", выяснил, что по вечерам ресторан превращается именно в казино, подивился этому, и отправился в гостиницу.
Глава 8. Богоубийство.
Симеон очень боялся за Ешу, потому что тот стал говорить совсем уж крамольные речи. Так, сегодня он спорил с Фомой о государственной власти.
- Любая власть, - говорил Ешу, - является насилием, и, следовательно, может рассматриваться только как зло. Другое дело, что без власти люди жить не могут и анархия, то есть отсутствие всякой власти приведут к кровавому хаосу. Таким образом, - говорил Ешу, - мы должны рассматривать власть как неизбежное зло. Фома горячо возражал:
- Как же может власть быть злом? Так устроено Богом! Бог помазывает властителя на царство...
- Бог не помазывает властителя на царство, - с улыбкой возражал Ешу. - Уверяю тебя, что ни один из властителей никогда не общался с Богом. Это придумано людьми. Любой властитель ничем не отличается от обычного человека, и оказывать ему почести как помазаннику просто грешно.
- Но это ты так утверждаешь! - горячился Фома. - Так ли это на самом деле? Мне трудно в это поверить! Конечно, я убедился, что ты можешь творить чудеса, Ты оживлял покойников, ты исцелял калек, ты ходил по воде, ты накормил многотысячную толпу... Кстати, - вдруг остановился Фома, словно что-то вспомнив, - почему ты не накормишь нас? Ладно, ладно, мы должны питаться духовной пищей, ладно. Чудеса делать ты умеешь. Но являешься ли ты сыном Бога? Это вопрос. Может быть ты - просто маг, кудесник, преуспевший на своем поприще больше других?
- Поверь мне, - отвечал Ешу, - я делал чудеса вовсе не для того, чтобы доказать тебе или кому бы то ни было, что я - сын Бога. Это не нуждается в доказательствах. В это нужно просто уверовать сердцем. Я делал свои чудеса просто из жалости. Я жалел этих калек, которые считают себя наказанными Богом за какие-то свои грехи, и совершенно несправедливо считают; я жалел родственников умерших, которые по-настоящему любили их; я жалел голодных... Вот ты ведь веруешь в Бога, которого ни ты, ни кто другой на Земле никогда не видел? Почему бы тебе не уверовать в Бога в образе человеческом?
- Потому что мне легче уверовать в то, чего я никогда не видел. Ну, и потом, как же ты говоришь... Священники общаются с Богом...
- Это обыкновенный обман. Священники имеют больше прав называть себя представителями Бога на земле только потому, что грамотны и грешат незаметно, в отличие от других людей.
Симеону становилось то жарко, то холодно. Он обмирал, слушая этот спор, однако не забывал зорко оглядывать учеников. Все слушали, развесив уши, а Иуда просто поедал Учителя глазами. Ох, не нравится мне это, - думал Симеон, - ох, не нравится! За Учителем ходили толпы оборванцев, нищих, калек, они обращались к нему как к Богу, но Симеон знал, что они любого назовут хоть Богом, хоть кесарем, если им подать щедрую милостыню. Учитель же раздавал не милостыню, он раздавал себя, раздавал свою любовь. Симеон помнил тот случай с калекой. Ноги у него были высохшие и скрюченные, он передвигался на скрипучей тележке, отталкиваясь руками. Вид он имел действительно жалкий. Он протягивал грязную руку, прося милостыню. Учитель остановился над ним, постоял минуту, на лице у него были любовь и раздумье, и сказал:
- Встань!
Он сказал это властным, незнакомым голосом. Калека изменился в лице, посерел, потом побелел как мел, судорожно глотнул, пошарил вокруг себя, жалко улыбнулся и принялся вставать. Толпа взревела от восторга и кинулась к Учителю. Ученикам стоило неимоверных усилий сдержать натиск. А потом Симеон слышал, как Фома сказал:
- Зачем ты это сделал? Будучи убогим, он зарабатывал на жизнь своим убожеством. Теперь он - здоровый человек. Раньше он ничего не делал, а теперь ему надо будет работать. Он возненавидит тебя.
На лице Учителя снова появилось раздумье, и он ничего не ответил.
Что это Иуда так смотрит на Учителя? Что это у него за взгляд такой? Симеон вдруг понял и поразился: Иуда смотрел на Учителя так же, как он смотрит на деньги! Что это значит? Значит ли это, что Иуда возлюбил Учителя в той же степени, в коей он возлюбил деньги? Или это значит, что он видит в Учителе источник денег? Не замышляет ли он предательства? А Лука что-то чертит на своем пергаменте, усердно чертит, а раньше он просто слушал, а записывал потом. Не замышляет ли чего этот писака? Симеону становилось плохо от этих мыслей, он чувствовал, всем сердцем чувствовал, что грядет нечто ужасное, и силился предотвратить, и его слабых сил не хватало, и он понял, что не сможет ничего сделать, что это ужасное все равно произойдет и никто и ни что не сможет помешать ему произойти, и что сам Учитель знает, что что-то произойдет и ничего не делает, словно ждет этого, как нечто предопределенное и неизбежное.
Читать дальше