Владимир Фильчаков - Эксперимент N 1

- Есть тут кто-нибудь?

Тотчас же где-то сбоку открылась дверь и в вестибюль вынесло дежурную с приветливой улыбкой на раскрашенном лице. Улыбка эта стала тут же таять, как только дежурная увидела меня. Ничего начальственного во мне не было.

- Мест нету, - неприязненно произнесла дежурная, меряя меня взглядом.

- Я знаю, - весело ответил я, вытащил свой паспорт и швырнул на журнальный столик. - Советую взглянуть.

Дежурная постояла в нерешительности, раздумывая, потом, видно, что-то в ней включилось, и она подошла-таки к столику и взяла паспорт. Я не знаю, что там такое в моем паспорте. Сколько раз я заглядывал в него и ничего особенного не находил, но на всех должностных лиц он производит прямо-таки магическое действие. Инспекторы ГАИ становятся по стойке смирно и отдают честь. Билетные кассиры тут же находят места там, где их не было с одна тысяча забытого года. Гостиничные администраторы бледнеют, зеленеют и тихо лепечут что-то в свое оправдание. Словом, номер тут же нашелся, тут же объявилась хлопотливая горничная, подхватила мой чемодан и повела меня наверх. Номер был роскошный, из трех комнат. Люстры. Портьеры. Диван. Кресла. Кровать. Почти такая же как у меня дома. Ковры. Чистота. Умели большевики устраиваться, подумал я. Я удовлетворенно покивал и сказал горничной:

- Хорошо. Я пробуду у вас около десяти дней. Каждый день - чистые простыни. Договорились?

Я взял ее руку и вложил в нее сотенную. Этого можно было и не делать, и так она была сама услужливость, но устоять перед соблазном я не мог. Люблю сорить деньгами, есть за мной такая слабость.

Глава 7. Сын человеческий.

Истина не рождается в спорах

- она существует сама по се

бе.

Утверждение.

Фома примкнул к ним в Сариде. Это был маленький, тщедушный человечек, рядом с Симеоном он казался ребенком. Бороденка жидкая. Волосенки жидкие. Глазки маленькие, бегающие. Симеону он не понравился. Ну и зловредным же он оказался! Он пошел за Ешу потому, что ему было интересно, он так и говорил. Еще он оказался страшным спорщиком. Он ничего не принимал на веру, на все ему нужны были доказательства. На любое слово Ешу у него находились аргументы против. Симеона он раздражал настолько, что однажды он не выдержал, схватил негодяя за грудки и приготовился шлепнуть оземь. Ешу остановил его движением руки.

- Никогда больше не делай этого, Симеон, - мягко, но настойчиво сказал он. - лучше молчи и слушай.

Симеон повиновался, но долго еще ворчал что-то себе в бороду. Однажды они остановились в доме у Евлахия, крестьянина, помогли немного ему по хозяйству, и сидели теперь во дворе под навесом. На расстеленном на земле покрывале лежали хлеб и виноград, стоял кувшин с кислым вином. Вокруг сидели Ешу, Евлахий, Иоанн, Андрей, Симеон и Фома. Точнее, Фома не сидел. Он вскакивал, бегал вокруг, садился, крошил хлеб, снова вскакивал, и, по обыкновению, спорил.

- Это мыслимое ли дело, - восклицал Фома, - любить всех. Я согласен любить ближнего. Например, я могу любить вот его, - тут он неприязненно посмотрел на Симеона. - Но как мне любить, например, мытаря? Вот ты, Евлахий, любишь мытаря? - Евлахий покачал головой. - Конечно! Разве можно его любить? Он приходит и забирает то, что ему не принадлежит. И нельзя ему отказать, если не хочешь сидеть в яме. Он толстый, жирный, наглый, - Фома посмотрел на Евлахия, тот кивнул. - Он может забрать сверх того, что полагается по закону, он может тискать твою жену на твоих глазах и ты не можешь воспротивиться, опять же потому, что не хочешь сидеть в яме, - Евлахий потемнел лицом. - Он противен тебе. Он мерзок. И его - любить? Любить пьяного мерзавца, побившего тебя потому, что у него чешутся руки? Любить римского солдата, который еще наглее мытаря, потому что у него в руках оружие, а ты для него прах? Почему я должен любить их?

Ешу, по обыкновению, мягко улыбнулся и сказал:

- Ты не должен любить их. Никто не может любить из чувства долга или по принуждению. Полюбить надобно сердцем. Открой свое сердце и впусти в него всех. И все откроют свои сердца и впустят тебя. И тогда мытарь не станет тискать твою жену, а солдат не станет притеснять тебя, а пьяница не станет напиваться, потому что будет любить и себя тоже.

- Но это невозможно! - горячился Фома. - Люди злы, глупы, эгоистичны, они никогда не смогут любить так!

- Не смогут, - согласился Ешу. - Но почему бы к этому не стремиться?

Фома не нашел что ответить и принялся крошить хлеб. Симеон радовался про себя. Ешу сразил Фому, в который раз сразил!