Ирина Крупеникова - Семь стихий мироздания

— Нет, — она подняла голову и заглянула ему в глаза. — Я сгораю от любопытства: куда мы направляемся?

— Терпение, моя княгиня, терпение… А впрочем, мы уже приехали.

Юлька выглянула из кибитки. Ели расступались, открывая перед путешественниками полянку с аккуратной избушкой в центре. В окне домика горел свет, а из трубы лениво поднимались над крышей клубы дыма.

Оливул спрыгнул в снег и подхватил подругу на руки.

— Этот дом ждет нас всегда. Добро пожаловать, любимая.

В большой белой печи горел огонь. Пламя многочисленных свечей озаряло маленькое помещение. Вдоль стен тянулись широкие лавки, в дальнем углу возвышалась постель, сложенная из кипы мягких шкур, а возле окна с мутным стеклом стоял дубовый стол. Ветер свистел и подвывал за стенами избушки, норовя проникнуть вовнутрь, по крыше то и дело прокатывались комья снега, сброшенные с раскидистых еловых лап, слышался храп коней на коновязи, а в горнице было тепло, уютно и тихо. Только поленья потрескивали в печи.

— Это нам снится? — проронила изумленная Юлька.

— Все здесь наяву, Юля. Мы дома.

Девушка быстро освоилась. Обнаружив в печи горячую еду, она живо накрыла стол, расставила приборы и притушила свечи. Оливул принес из сеней кувшин и, погрев его на огне, разлил по кубкам темно-бордовый напиток.

— Старое вино, — пояснил он. — Бабка всегда говорила мне — береги для особого случая. И вот такой случай представился.

Они сели трапезничать. Девушка как-то незаметно преобразилась. В ее степенном спокойствии, овеянном торжественной аурой, в глубоком добром взгляде, ласковой тонкой улыбке угадывалось поистине княжеское величие. Оливул любовался ею и чувствовал, как безбрежные просторы ее существа проникают в душу, уводят в свои непознанные дали.

— Огонь, воздух, жизнь, — Юлька разглядывала пламя свечи, — земля и вода; космос, который всюду с нами. Я никак не могу привыкнуть к мысли, что среди Семи Стихий должна быть Смерть…

— Посмотри за окно. Видишь, вся природа уснула, чтобы набраться сил и возродиться по весне. Было бы так без Смерти?

— Наверное, нет. Но Смерть, она такая… холодная, пустая, — девушка поежилась. — Сколько же мужества потребуется тому, кого она изберет своим Витязем! Кто будет этот человек?

Оливул задумчиво вертел в руках пустой бокал.

— Я видел его во сне, — сказал он тихо. — Богатырь в синем. Он сказал: «Ты знаешь меня». А я продолжаю теряться в догадках.

— Давай доверимся судьбе, — Юлька встала и подошла к другу. — Сегодня наш день — Тверди и Воды. Я люблю тебя, Оливул, и хочу принадлежать тебе.

Солнце поднялось над Белым Миром и засияло в голубом куполе небес. С первыми его лучами раскрылись бутоны цветов, прятавшихся от ночной прохлады в глубине листвы, защебетали птицы, проснулся легкий ветерок в роще над прудом.

Данила лежал, закинув за голову руки, и любовался утренней идиллией за распахнутым окном. Ему давно не приходилось так вот отдыхать, и он с наслаждением ловил каждое мгновение безмятежного покоя.

Пэра в комнате не было, зато собаки, которых призрак впустил еще ночью — Данила слышал его возню сквозь сон — растянулись на ковре и жмурясь подставляли морды солнечному свету. Обнаружив псов, занявших весь плацдарм возле кровати, Гаюнар слегка ткнул ногой в бок первого попавшегося.

— Эй, форма Жизни, не изволите ли подвинуться?

Животные встали. Один отошел к стенному шкафу и принялся начесывать задней лапой за ухом, другой грациозно потянулся и встряхнулся, распространив вокруг себя тучу мелких ворсинок и клочья вылинявшего подшерстка.

— Надеюсь, я не оживил вместе с вами блох, — проворчал Гаюнар.

Из-под портьеры зеленой стрелой вынырнул Пэр.

«Оливул и Юля пропали!» — обрушилось на сознание Данилы.

Ласковое голубое небо за окном, звонкие песни птиц, приветствующих новый день. Он никак не мог взять в толк, почему друг так напуган.

— Что? — переспросил он.

«Грег и Гор слышали их зов о помощи! Случилась беда!» Идиллия и спокойствие рассыпались вмиг, как разбитый калейдоскоп. Одевшись в считанные секунды, Данила побежал за призраком в гостиный зал.

Серафима стояла возле окна. Ее фигура, оттененная светом восходящего солнца, показалась пилоту божественным изваянием, которое не смог бы повторить резец самого великого мастера. Холодный собачий нос уперся в бедро, и Данила опомнившись перешагнул через порог гостиной. Грег и Гор возбужденные и одинаково встрепанные сидели на диване.