Владимир Фирсов - Твои руки, как ветер

Потом началось моделирование. Мы заставляли нашу вычислительную машину воспроизводить в своем железном нутре все эмоции, на какие только способны живые существа. Мы учили ее испытывать азарт, гнев, прививали ей чувство юмора. По лаборатории стали бродить электронные кошки, которые дико сверкали глазами и прыгали в стороны при слове "брысь!", и кибернетические зайцы, любившие нюхать цветы.

По инициативе группы, изучавшей влияние музыки на животных, построили корову, которая под звуки джаза давала кефир, а под симфоническую музыку - сгущенное молоко. На шкафу в лаборатории поселился задумчивый осьминог, целыми днями вертевший ручку репродуктора и менявший свой цвет в зависимости от транслируемой передачи. Пластмассовые лягушки, привлеченные статическим зарядом синтетических блузок нашей секретарши Ниночки, прыгали ей на колени, пугая ее до обморока.

Круторогая киберкоза Машка стала грозой курильщиков всего института. Она не выносила табачного дыма и, почуяв ненавистный запах, так поддавала нарушителю своими резиновыми рогами, что тот немедленно улепетывал в курилку - единственное место, куда ей вход был воспрещен. Коза расправлялась со всеми, невзирая на чины и звания. Был случай, когда однажды рано утром, еще до начала работы, она гонялась по всему институту за приезжим академиком, пока не загнала его на стол в директорском кабинете, где он и продолжал курить, потому что потерял во время погони очки и не мог прочитать надпись на машкином боку: "No smoking!"

Все это были модели. В институте создавался новый кристалломозг, и наш кибернетический зоопарк помогал проверить разные идеи. Новый мозг предназначался для машины, которая должна была обладать эмоциями.

Практика космических исследований показала, что разведчики-автоматы часто оказывались бесполезными там, где требовался не только беспристрастный точный анализ, но и субъективное суждение, не только фиксация увиденного, но и оценка впечатлений, потому что без этого новый мир не мог быть понят правильно. Как это ни странно, безупречная точность машин стала их недостатком.

У машины нет личности. Она всегда объективна. Любой разведчик-автомат, взятый наугад из сотни ему подобных, оценит встреченное им явление так же, как и остальные девяносто девять. Различие будет лишь гденибудь в шестом знаке после запятой.

У людей совсем не так. Люди всегда субъективны.

Вот перед картиной стоят трое зрителей. "Свежо, талантливо!" - восклицает один. "Бездарная мазня", - утверждает другой. У третьего своя точка зрения, лежащая где-то посередине. И так во всем. Познавая мир, человек всегда привносит в это познание что-то свое, глубоко личное, придает увиденному и прочувствованному свою эмоциональную окраску. В этом его слабость, и в этом его сила,

Сейчас Париж не мыслится без Эйфелевой башни. А ведь в свое время раздавались призывы сломать ее, чтобы она не уродовала город. Элегантнейшие автомобили двадцатых годов кажутся нам сейчас чудовищными. Узкие брюки попеременно служили символом мещанства и хорошего вкуса. Почему?

Ответ понятен. Эйфелева башня не изменилась за эти годы. Изменился сам человек, изменилось его восприятие мира. Изменились критерии прекрасного.

Человек не мыслит мира без красоты. "Мне хочется, чтобы этот новый элемент был красив", - говорил Пьер Кюри о только что открытом радии. Ученые ищут изящные решения. "Эта формула не может быть верной - она неизящна", - заявляет исследователь и оказывается прав. Рациональность своего мира человек оценивает с позиций прекрасного. Промышленная эстетика, инженерная психология помогают ему объединить прекрасное с рациональным.

Посылая вместо себя в дальний космос автоматических разведчиков, человек хочет научить их видеть мир своими глазами - глазами существа, способного радоваться и горевать, способного ошибиться и переживать свою ошибку, способного на сомнения, сопоставления, раздумья. Иными словами, он хочет подарить машине эмоции.

Как раз этим мы и занимаемся. Наши многочисленные лаборатории изучают то, что в энциклопедиях названо "особой формой отношения к предметам и явлениям действительности, обусловленной их соответствием или несоответствием потребностям человека".

Помню, как новичок-лаборант упорно отказывался работать в Лаборатории страха. Он думал, что на него будут выпускать голодного тигра, чтобы измерить возникающие при этом эмоции. Тогда его направили в Лабораторию смеха, и он долго там корпел над эмограммами, дешифровка которых - скучнейшее в мире занятие.