Виктор Пшеничников - Искатель. 1986. Выпуск №2

Все было сделано для того, чтобы нашими же руками убить нашего же человека. Вот как бывает: убитый есть, а убийц нету. Нету убийц! Нету?.. Но ведь ты знаешь, что они есть!.. Что толку, что знаешь, к ответственности-то не привлечешь. А вот он, респектабельный Юрий Сергеевич, вполне может привлечь меня к ответственности. Многие слышали, как он кричал: «Столкнул!» Да если еще Зоя Марковна подтвердит это же! А она подтвердит, можно не сомневаться… Посадить не посадят, а голоса, как обвинителя, лишат. Кто поверит во всю эту галиматью с запиской, с угрозами, с беспокойством отца, рискнувшего доискиваться правды у женщины, когда-то безумно любившей его? Записка напечатана на машинке Зои Марковны? Но поди докажи, кто ее напечатал… Нет выхода. Никакого. Тупик. Борьба с собственной тенью.

Все эти мысли пронеслись у меня в голове, должно быть, за какие-то секунды. Потому что Аня все стояла у меня за спиной, дышала в затылок, ждала чего-то. А внизу все скрипела металлическая сетка, с которой, причудливо причитая, выбиралась Зоя Марковна.

Ничего не сделаешь.

— А хотя бы и ничего! — сказал я, и Аня отшатнулась, обошла меня, вопросительно заглянула в лицо. Потом, словно спохватившись, бросила взгляд на оборванные перила, и, охнув, побежала вниз по лестнице.

— Не ходи туда, — сказал я.

Она остановилась, оглянулась.

— Ничего не сделалось твоей Зое Марковне. К тому же там есть помощники. А выслушивать оскорбления тебе ни к чему.

Но она все же побежала вниз. А я пошел на кухню, стал рассматривать фотографии. Потом увидел на полу смятый конверт без марки, без каких-либо почтовых знаков. На конверте было напечатано: «Полюбуйся, как проводит время на курорте твоя жена. С этим мужиком она спала еще до тебя, двадцать лет назад, и при тебе спала, а ты, как все мужья-рогоносцы, пребываешь в блаженном неведении. Так узнай же, старый дурак!»

Меня трясло от бессильной злости. Куда-то надо было идти, что-то делать. Пусть я ничего не докажу, но с кем-то поговорить о случившемся было просто необходимо. Институт, которым руководит академик Колобков, занимался не пустяками, а весьма серьезными проблемами, имеющими государственное значение. Если бы кто-то сломал прибор, это рассматривалось бы как попытка сорвать важный опыт, как вредительство. А ведь научный институт не только приборы да машины, это прежде всего головы, умы. И если выводят из строя первого из них, если делается попытка подменить ее другой, значит, в этом кто-то заинтересован. Шкурничество? А только ли шкурничество? Может, тут затрагиваются и государственные интересы?

Я собрал фотографии, аккуратно сложил их в конверт и спрятал в карман. Я еще не знал, что именно предприму, но был уверен: предприму обязательно…

Был поздний вечер, когда я вышел на улицу. Не следовало оставлять Аню одну, но и ночевать в доме Колобковых я не мог: кто знал, на какую еще пакость способны интриганы? Небо над домами полыхало сочным закатом, и от этого вся Москва, как и Ялта дна дня назад, казалась погруженной в оранжевый сироп. Фонари в пору белых ночей не горели, и нечему было разбавить эту краску, залившую город.

Из дома позвонил Ане и неожиданно услышал ее смех. Страшно испугался за нее, но она, словно поняв мое состояние, заговорила быстро, заторопилась рассказать, что буквально минуту назад ей позвонил врач и успокоил у Егора Иваныча ничего страшного. Она радовалась, не отдавая себе отчета, что при инфаркте ответ «ничего страшного» означает простое утешение. Но я не сказал этого: пусть успокоится.

И снова меня разбудил телефонный звонок.

С трудом проснувшись, не открывая глаз, я прошел в коридор и услышал в трубке испуганный Светкин голос:

— Пан, что случилось?!

— Ничего не случилось. Ты откуда?

— С вокзала. Мы приехали…

— Почему приехали?! — Очень некстати был их приезд, очень.

— Тетя Аня телеграмму прислала.

— Тетя Аня? — Ну конечно же, догадался я — для Светки она тетя. А я для Петьки — дядя. Дядя! Я оглядел в зеркале свою опухшую со сна небритую физиономию с морщинами на лбу и у глаз. — Она что, вызвала вас?

— Пап, проснись. Конечно, вызвала, раз приехали.

— Что она вам написала?

— Счас. — В трубке зашуршало, и я услышал приглушенное: — Петьк, дай телеграмму… Вот… «Срочно приезжайте, случилось большое несчастье». Какое несчастье, пап?

— Да ничего серьезного, зря вы всполошились… — Я тянул, стараясь придумать что-нибудь поубедительнее. — Егор Иваныч заболел.