Марина Дяченко: Баскетбол

— Моя очередь, — сказал Антон угрюмо. — Вытащишь на себя меньшего Славика и паснешь мне… Понял?

И Вова кивнул.

…Внизу был зеленый двор. Большие каштаны. Машины у соседнего подъезда. Провода. Скрежетал жестяной козырек. Приглашающе покачивались кроны. Мягкими струями изгибались облака, звали полетать…

Опрометью, как нашкодивший кот, он кинулся прочь от края крыши. Спотыкаясь, путаясь в какой-то проволоке, налетая на антенны, снося все на своем пути — прочь, на лестницу, в полумрак. Шестнадцатый этаж. Пятнадцатый. Четырнадцатый… Кто-то отшатнулся с дороги:

— Ты чо, сдурел?

(Огонь мешал и думать, и видеть. Мяч был белый. Все было снежно-белое. Пальцы уже лопнули, обуглились, но глаза еще видели белый-белый свет этого последнего огня. Пламя было плотное, будто желе. Белое с черными прожилками. Антон успел увидеть, как над кольцом со сгоревшей сеткой… К тому моменту его уже не было, он сам уже почти сгорел… Опускается большой, неправильной формы мяч, будто голова снежной бабы… Катится по краю кольца — и валится внутрь…)

Он выбежал на этот незнакомый двор, под это незнакомое солнце, под взгляды незнакомых старушек. Тех старушек, которым так и не пришлось стать свидетелями его полета…

(Огонь…)

Его провожали прокручиваниями пальцев у виска; он бежал по тротуару, задевая прохожих, кинулся к телефону-автомату, но не смог набрать номер и бросился бежать дальше…

(Зеленый двор под ногами. Скрип жестяного козырька…)

Вот дом. Вот этаж. Вот дверь. Сейчас откроют.

— Мама!..

Стены душевой были облицованы белой кафельной плиткой. Кое-где вместо выпавших кафельных квадратов темнели пустые бетонные четырехугольники. На потолке набрякали тяжелые капли, а из душа хлестала широким веером горячая, очень горячая вода.