Яков Кальницкий - Конец Подземного города (с иллюстрациями)

Все, как на ладони, видел по следам Хомеунги-Умка-Наяньги. Это было единственным развлечением вождя в этом трудном, голодном, безрадостном походе.

Три дня назад племя встретило другого белого. Все обрадовались: решили, что рыжий господин послал навстречу своего слугу. Но этот белый был пуст, как большой барабан. Он назвал себя хозяином острова, приказал оставаться на месте и ждать его возвращения. И тоже сказал, что за каждый бивень Хомеунги и все племя отвечают головою. Забрал последнюю упряжку полудохлых псов Ченьги-Ченьги и уехал. Тоже обещал привезти провизию, взять их к себе, кормить до зимы, а на зиму дать полсотни собак, чтобы они могли по-прежнему охотиться.

Хомеунги и не думал нарушать договора с первым белым. За пазухой у него половина планки-договора. Это много, очень много тысяч долларов. Это огромная лодка, везущая его по морю. Это железные дома на колесах, в которых он катается по земле. Это огненная вода в любом количестве… Нет, Хомеунги не нарушит договора. Но второму белому он сказал:

— Как смею я вас ослушаться, господин, когда вы — главный хозяин на острове?

Теперь и детишки Хомеунги еле-еле плетутся пешком, на каждом шагу падают. Им тоже нечем подкрепиться. Ченьги-Ченьги точно подменили: голод стер краску с ее щек, сильные ноги заплетаются. Она уж больше не смеется, не поет. И сам Хомеунги уже не воин, у него нет силы тащить тяжелый бивень. Он бы охотней взял на руки младшего из ребят — Неули. Малыш падает, Пальчи-Нокья не в силах тащить детей, а Ченьги-Ченьги не помогает старухе. Она говорит: «Не мои дети, не буду тащить»… Надо бы отхлестать ее бичом, чтоб не распускалась, но необходимо беречь силы — они еще понадобятся.

Однако Хомеунги — великий вождь великого племени. Он должен поддерживать в людях бодрость, иначе все погибнут. И зачем поддаваться унынию? Разве первый раз они голодают? Уже спешит навстречу медведям-воинам один белый человек, за ним мчится второй. Кто раньше накормит, с тем будет союз. Заманчиво получить много тысяч долларов. Но лучше жить без денег, чем умереть с деньгами. Можно до зимы переждать на этом острове, зимой на свежих собаках пуститься в дальний путь. О, прелесть зимних кочевок при свете небесного сияния! Каждый привал — новое жилище, новая охота. Хорошо греется кровь в пути.

— Медведи-воины! — воскликнул Хомеунги. — Наши дела не так-то уж плохи. Потяните ноздрями воздух, и вы почувствуете аромат мяса, которое жарят для нас оба белые. Они привезут нам бочки огненной воды, горы хлеба. Не будем больше тратить сил! Отдыхайте, храбрые медведи-воины! Пища сама придет к нам. У меня половина планки; договор — святое дело. Если белый не выполнит договора, мы с него получим все, что нам причитается по суду. Я знаю, у белых есть суд. Там старшие воины решают все споры по справедливости. Об этом рассказывали Симху-Упач и другие бывалые люди. Мы все равно не уйдем в Долину счастливой охоты, потому что второй белый, самый главный начальник на острове, идет по следам первого белого, и нас ждут пища и счастье здесь, на острове.

В двадцати километрах западнее стоянки эскимосов в это время увязала в рыхлом снегу упряжка из восьми псов, на которых тащился к своему дому называвший себя Полярным Робинзоном. Очень скверно, когда тает на леднике. Сверху вода, под нею снежная каша; под кашей вода, а там опять лед, готовый превратиться в кашу.

Робинзон горько сожалел, что оставил советскую экспедицию, а вскоре начал жалеть и о том, что расстался с эскимосами. Все-таки люди… Он вязнет в белой каше, почти не продвигается вперед. А ведь он рассчитывал доехать за два дня — на больший срок ему не хватит продуктов. Но вместо полусотни километров он проехал только двадцать, а в пути уже третий день. Продукты, выданные русским, уже съедены. С утра во рту у него не было и маковой росинки. Самые жестокие муки голода терзают его.

Вдруг огромная тень упала на покрытый водою снег и поплыла на запад. Робинзон поднял голову и увидел уже знакомую чудесную машину. «Светолет» медленно летел над гребнем ледникового хребта. Робинзон вскочил с саней. Проваливаясь в снег, он побежал за «Светолетом» и, протягивая к нему руки, закричал:

— Погодите, погодите! Я передумал! Я лечу с вами!

Но машина не остановилась. Вторая такая же тень медленно скользила вслед за первой. Еще один «Светолет».

Робинзон пытался догнать и вторую машину. Но и она исчезла за хребтом. В отчаянии он начал карабкаться на гребень. Ему казалось, что машины обязательно приземлятся и будут его ждать. Он полз на четвереньках, пыхтя и задыхаясь, но, когда наконец взобрался на хребет — не увидел ничего, кроме холмистого ледника, простиравшегося во все стороны, насколько хватал глаз. Значит, со «Светолетов» его не заметили? Или он стал жертвой галлюцинации?