Эдвард Форстер - Машина останавливается

Стараясь не встречаться с ним взглядом, она заговорила:

- Ну, вот и я. Дорога была ужасной, и я так отстала за это время в своем духовном развитии. Не стоило мне приезжать, Куно, право, не стоило. Мое время слишком дорого. А в пути меня чуть не коснулся солнечный свет и мне пришлось встречаться с ужасными грубиянами. В моем распоряжении всего несколько минут. Говори, что нужно, и я сейчас же уеду.

- Мне угрожает лишение крова.

Теперь она наконец взглянула на него.

- Мне угрожает лишение крова, - повторил он, - не мог же я сказать тебе об этом через Машину.

Лишение крова означало смерть. Осужденного оставляют на открытом воздухе, и он погибает.

- После нашего разговора я все-таки поднялся на поверхность земли. Я осуществил свою мечту, но меня заметили.

- Что же тут такого? - удивилась она. - В том, что ты поднялся на поверхность, нет ничего противозаконного и ничего антимеханичного. Только недавно я слышала лекцию о море никому не возбраняется побывать там. Нужно только получить респиратор и заказать пропуск на выход. Разумеется, человек мыслящий не станет этого делать, и я пыталась отговорить тебя, но законом это разрешено.

- Я не заказывал пропуска.

- Как же ты очутился снаружи?

- Я нашел другой, свой собственный выход,

Она не поняла, и ему пришлось повторить то, что он сказал.

- Свой собственный выход? - в недоумении пробормотала она. - Но ведь так нельзя.

- Почему?

Этот вопрос показался ей просто неприличным.

- Ты начинаешь обожествлять Машину, - холодно заметил сын. - По-твоему, я вероотступник, потому что посмел сам найти выход. Вот и Генеральный совет так считает, они пригрозили мне лишением крова.

Вашти рассердилась.

- Я ничего не обожествляю! - воскликнула она. - У меня достаточно прогрессивные взгляды. И вовсе не считаю тебя вероотступником, потому что никакой религии давно уже нет. Машина развеяла все страхи и предрассудки. Я только говорю, что искать свой выход было с твоей стороны... да никаких новых выходов и нет.

- До сих пор принято было так считать.

- Подняться на поверхность можно только через одну из воронок, а для этого нужно иметь пропуск, - так сказано в Книге.

- Значит, то, что сказано в Книге, неправда, потому что я выбрался сам, пешком.

Куно был физически неплохо развит. Иметь крепкие мускулы считалось пороком. Все дети при рождении подвергались осмотру, и, если ребенок внушал в этом смысле слишком большие опасения, его уничтожали. Могут возразить, что это противоречит законам гуманности, но оставить будущего атлета жить было бы тоже не слишком гуманно. В тех условиях жизни, которые диктовались Машиной, он никогда не был бы счастлив; он тосковал бы по деревьям, на которые можно лазить, по прозрачным рекам, в которых ему хотелось бы плавать, по лугам и горным вершинам, где он чувствовал бы себя привольно. Разве человек не должен быть приспособлен к окружающей среде? На заре человечества хилых младенцев сбрасывали с вершины Тайгета, на его закате обрекали на гибель сильнейших - во имя Машины, во имя вечного движения Машины!

- Ты ведь знаешь, что мы утратили чувство пространства, продолжал Куно. - Мы говорим - "пространство исчезает", на самом же деле исчезло не пространство, а только наше восприятие его. Мы утратили часть самих себя, и я решил восстановить эту утраченную часть. Я начал с того, что стал ежедневно ходить взад и вперед по платформе за моей дверью, пока не устану. Так я снова постиг забытые понятия "далеко" и "близко". "Близко" то место, до которого я могу быстро дойти пешком, а не добираться на поезде или воздушном корабле, а "далеко" то, до чего нельзя дойти за короткое время. Выходная воронка "далеко", хотя, вызвав электровагон, можно оказаться там через тридцать восемь секунд. Человек - мера всех вещей. Я впервые это понял. Его ноги - мера расстояния, руки - мера собственности, а тело - мера всего прекрасного, сильного и желанного.

Я решил пойти еще дальше. Тогда-то я и позвонил тебе в первый раз, но ты не захотела приехать.

Наш город, как ты знаешь, лежит глубоко под землей, и только воронки выходят на поверхность. Походив по платформе за моей дверью, я сел в лифт и доехал до следующей остановки; там я тоже ходил взад и вперед, и так я делал, пока не добрался до самой последней платформы, над которой уже начинается земная поверхность. Все платформы совершенно одинаковы, но оттого, что я шагал по ним, у меня окрепли мускулы и чувство пространства стало острее. Наверное, мне следовало удовольствоваться этим - ведь это уже не так мало, но во время своих прогулок я предавался размышлениям, и мне пришло в голову, что наши города построены еще в те времена, когда люди дышали наружным воздухом, и, значит, там, где велись работы, должны были существовать вентиляционные шахты. С этой минуты я уже не мог думать ни о чем другом. Засыпаны ли шахты, с тех пор как проложили бесчисленные пищепроводы, медикаментопроводы и музыкопроводы, которые входят теперь в систему Машины? Или они еще сохранились, хотя бы частично? Одно было мне совершенно ясно: если и можно где-нибудь обнаружить остатки вентиляционных шахт, то только в железнодорожных туннелях верхнего этажа. На всех других этажах использован каждый дюйм.