Николай Черкашин - Искатель. 1987. Выпуск №5

Бледное чухонское солнце выкатывало из-за арки Главного штаба. В прорехи небесной наволочи оно било в окна Зимнего, золотыми путами вязало статуи богов и героев на дворцовой крыше, и казалось, что по огненному настилу его лучей вот-вот съедет с арки колесница Победы и шестерка медных коней промчит ее над площадью, увлекая за собой неистовые толпы.

На мраморных клетках столичного плац-парада вот-вот должен был разыграться финал исторической партии. И среди тысяч красно-белых фигур ее тайно творилась в этот день никому не ведомая комбинация: некий «офицер» должен был уничтожить некую «пешку», дабы белая «ладья» могла нанести удар по красному «ферзю». И тогда все вернется на круги своя: колесница Победы и кони незыблемо замрут на своем месте, а медные боги с дворцовой крыши вечно будут подпирать тяжелое низкое небо.

Грессер сидел на скамейке Петровского парка, бессильно привалившись к деревянной спинке. После всех ночных и утренних перипетий, после вдохновенного блефа в полуподвале трактирчика руки и ноги вдруг ослабли настолько, что Грессер едва доплелся до первой скамьи. Но мозг продолжал по-прежнему работать четко…

Тащиться на Лиговку через весь город — в который раз искушать судьбу. Не может же в самом деле везти бесконечно… Вызвать Чумыша и отправиться на моторке? По Обводному каналу они проскочили бы, минуя все возможные пикеты, патрули, разъезды, до самого доме павловской сестры у Ново-Каменного моста. Шестиэтажную жилую громадину, увенчанную угловой башней, построили совсем недавно — перед войной. Грессер знал этот дом. Его архитектор Фанталов приходился ему шурином. Черти бы их всех побрали — шуринов, архитекторов, механиков, этот дьявольский город, непроходимый, как минное поле!

Кавторанг извлек из кармашка-пистона часы: золотые стрелки у золоченых цифр отсчитывали золотое время. Все летело в тартарары из-за того, что инженера-механика понесло в этот день к сестре. И Чумыш безнадежно исчез со своим катером — попробуй вызови его отсюда.

Ветер сорвал капюшон с фуражки и надул его, как парус.

Парус!

Ну, конечно, — парус. В конце Петровского проспекта — яхт-клуб. Взять шлюпку, швертбот, какой-нибудь «тузик» на худой конец, обогнуть Васильевский остров, войти в Екатерингофку, а там по каналам, по протокам, под мостами «северной Венеции» можно добраться почти до любого места в центре! От этого счастливого открытия Грессер ощутил прилив новых сил. Он встал со скамьи и размашисто зашагал к западной стрелке острова. Там, за Петровской косой, начиналось взморье, и взгляд тонул в привычном мглистом просторе. Кавторанг повеселел. День славы не угас!..

Противно заныл пустой желудок. Грессер вспомнил, что, кроме стакана чая, принесенного Стешей, да глотка водки у Акинфьева, он и крошки во рту не держал. «У Павловых перекушу», — решил он и тут же забыл о еде, потому что впереди, в изгибе дамбы, открылось дивное видение: роща яхтенных мачт покачивалась на свежем ветру, и слышно было, как пощелкивают по дереву необтянутые ликтросы. [6] Ликтросы — одна из снастей парусного снаряжения.

Ни в яхт-клубе, ни в парусной гавани Грессер никого не нашел. Даже сторож исчез, что было весьма на руку. Кавторанг прошелся по дощатым мосткам, выбирая подходящее суденышко. Он присмотрел себе небольшой швертбот с веселым именем «Внучек». Сбегал в шкиперскую за веслами и там же в кипе сигнальных флагов отыскал красное с косицами полотнище. Флаг на языке сигнальщиков назывался «Наш», и это короткое простое словцо обрело иной смысл, как только красный стяг затрепетал на мачте «Внучка».

«Ваш, ваш», — усмехнулся неожиданной игре символов Грессер. Он поддел ломом рым, к которому была примкнута на амбарный замок цепь швертбота, и вывернул его с надсадным скрипом из причального бруса. Ветер-бейдевинд туго впрягся в парус, зажурчала вода за кормой — «Внучек» ходко резал рябь Малой Невы. Кажется, впервые за весь день в душе кавторанга разжались стальные тиски, и он даже испытал нечто похожее на легкое опьянение.

Ему пришлось немало полавировать в виду острова Голодай, но зато, выйдя в Невскую губу и повернув на юг, «Внучек резво понесся вдоль Морской набережной Васильевского. Не прошло и часа, как Грессер, обогнув ковши и пирсы Балтийского завода — он даже сумел разглядеть рубку «Ерша», такого близкого и все же пока недосягаемого, — входил в мутные воды Екатерингофки. Перед мостом он зарифил парус и дальше пошел на веслах. Умелая гребля и попутное течение скоро вынесли «Внучек» к устью узкого и грязноватого Обводного канала. В екатерининские времена он ограничивал город с юга, но Питер давно перевалил этот рубеж, каменной лавой потек по старым почтовым трактам, сводя леса, вбирая в себя окрестные деревни, дачные усадьбы, озерца и речушки. По обеим набережным канала встали такие же уныло-красные, как и его стенки, кирпичные корпуса бумагопрядильных фабрик, механических мастерских, типографий, газгольдеров осветительного завода, казачьих казарм, складов. Даже храмы здесь возводили из все того же темно-багрового кирпича, точно ставили их на крови.