Георгий Краснов - Треснутая трубка

— Да-а, вам просто хочется верить, что письмо написал брат Акулины Мусимовны, — покачал головой Никон. — Забыли уже, что партизана того и звали-то совсем по-другому…

— Я как раз об этом и подумала! — закричала Лида. — Ведь партизаны часто меняли свои имена и фамилии! Иногда у них оставалась одна только кличка. Могло же быть, что Мусимов тоже почему-то изменил свое имя?

— Молодчина! — не удержался Саша от похвалы. — Ну, что ты на это скажешь, Никон?

— Сдаюсь, — заулыбался и Никон. — Все это могло быть. Но только вот — «если, если…». Это надо проверить. Помнишь, Саша, Акулина Мусимовна показывала нам фотокарточку брата?

— Ну, помню.

— Надо посмотреть на нее повнимательнее!

— А мы, вроде, и так…

— Он ведь там был в бескозырке?

— Точно… — начал догадываться Саша, к чему клонит Никон.

— А ты запомнил, что на ней было написано?

— Нет… И как это я не сообразил?! Ведь на бескозырке пишут название флота!

Никон посмотрел на часы.

— Пошли. Проверим сейчас же. Акулина Мусимовна оставила ключ от дома у нас. Мне как раз время идти кормить ее кур.

Минут через десять ребята подошли к дому под старой ветлой. Открыли калитку решетчатой ограды, Никон вытащил из кармана ключ и отпер замок на двери веранды. Войдя в избу, все трое подбежали к фотопортрету, висящему в простенке между двумя окнами.

— Ну, видели?! Что я вам говорила! — запрыгала и захлопала в ладоши Лида.

Со стены на них пытливо смотрел широкоскулый черноусый матрос. Верхние пуговицы черного бушлата расстегнуты, и из-под него виднеется тельняшка. На голове, конечно, бескозырка. Надета она по-матросски лихо — чуть набекрень, сзади виднеется одна из ленточек. А на ободке бескозырки… четко виднеются буквы: «Балтийский флот»! Значит, Акулина Мусимовна ошибалась, говоря, что ее брат воевал на Черном море, — он был матросом Балтийского флота. Его вполне могли высадить на берег с каким-либо десантом. Ребята и сами читали не раз, как и на суше громили врагов советские моряки. Возможно, во время одной из таких операций брат Акулины Мусимовны и присоединился к польским партизанам. В бою случается всякое: партизаны могли просто подобрать его, израненного. И он, выздоровев, начал снова мстить врагу вместе с партизанами. Вместе с новыми боевыми друзьями брат Акулины Мусимовны тоже пишет перед последней атакой письмо к отцу и вместе с ними же вкладывает его в бутылку. Но и в этой жестокой схватке несколько человек все-таки прорывают вражеское кольцо. И один из них — смелый матрос с далекой Волги Мусимов, волей судьбы заброшенный на польскую землю… Теперь его разыскивают польские ребята из хутора Констанцина, просят подробно рассказать о последнем бое партизан. А Мусимов, вернувшийся с войны весь израненный, уже давно умер. В его доме живет единственный родной человек — сестра. Но и она почти ничего не знает о славных делах своего брата в фашистском тылу…

Мальчики много чего напридумали о матросе, смотрящем на них со стены. Только Лида молчала, слушая их, но фантазировать не мешала.

— Завтра же поедем к Ядвиге Стефановне! Напишем польским ребятам еще одно письмо! — сказал Саша, не отрывая взгляда с фотокарточки.

— По-моему, не надо так спешить….

Саша взглянул на Лиду удивленно.

— Это почему же?

— Не надо спешить с письмом…

— А почему? Фотокарточка — вот она, перед нами. Матрос Балтфлота! А-а, ты из-за имени… Но ведь сама говорила, что партизаны часто меняли свои имена?

— Так мы же не знаем точно, был он среди поляков или нет. По-моему, сначала нам надо сходить в больницу, к Акулине Мусимовне.

— Саша, я тоже согласен с Лидой. Пусть Акулина Мусимовна еще раз посмотрит на письмо. Вдруг вспомнит, какой у брата почерк был. Тогда она сразу определит: его рукой написано письмо или нет.

Саша нехотя согласился с доводами Лиды и Никона.

— Ну, ладно, — махнул он рукой. — Подождем тогда с письмом. Заодно узнаем у Акулины Мусимовны об их отце. Ведь письмо-то было адресовано отцу. Надо нам узнать: жив был в то время отец Акулины Мусимовны или нет?

Оказывается, у Акулины Мусимовны случился приступ аппендицита, и ей сразу же сделали срочную операцию. Никона и его мать, пришедших на другой день в больницу, к ней не пустили. Сестра в белом халате приняла от них передачу и сказала, что свидание с больной будет разрешено только через три дня. Расстроенный Никон посмотрел на нее недоверчиво. Медсестра, видимо, подумала, что он испугался за жизнь больной, и поспешила его успокоить: