Николай Науменко - Фантастика 2009 - Выпуск 2. Змеи Хроноса

Вы не поверите, но ему хватило получаса, чтобы вспомнить «бразильский вариант» и варварски разомкнуть производственный цикл: горючее островитяне получают, перегоняя в спирт сахарный тростник, а барду, не перерабатывая, сбрасывают по наклонным канавам в бухты. Самотёком. Особенно впечатлили нас семиметровые хребты серой зловонной пены вдоль берегов.

Понятно, что гость был немедля накормлен.

Была, помню, ещё одна сложность: мы с Белкой никогда не ставили себе особого условия, чтобы герой обязательно занимал незначительную должность («маленький человек»), тем не менее до сей поры других персонажей у нас просто не водилось. В «Миссионерах» же, куда ни плюнь, либо стратег, либо правая рука стратега, то есть люди, распоряжающиеся жизнью и смертью подчинённых. Загадочные существа. Страшноватые.

Повесть приглянулась публике, огребла «Еврокон-90», но, как к ней относиться, не знаю по сей день. Она многое нас заставила понять, но совершенно была не понята читателями. Мне кажется, всех очаровало именно то, что ужасало авторов: романтика пренебрежения личностью во имя целого.

Более десяти лет Белка работала корректором в Нижне-Волжском книжном издательстве, так что в смысле грамотности сдаваемые нами рукописи выгодно отличались высоким качеством. И грех было ничего не написать о трудовых буднях издательства. Фантастику мы, по обыкновению, свели к минимуму. Кроме ангела, явившегося в конце рассказа за скоропостижно скончавшимся героем, её, можно сказать, и нету. История чисто русская и, подобно большинству наших текстов, на другой язык непереложимая.

Пару лет назад везут нас в автобусе по Питеру на конгресс «Странник». Кто-то деликатно трогает меня сзади за локоть.

– Господин Лукин…

Несколько ошарашенный, оборачиваюсь – и вижу две лучезарные японские улыбки.

– Скажите, пожалуйста, что такое «гробинка»?

– Что?!

– У вас тут написано «нос с гробинкой».

Смотрю – и цепенею. Они читают тот самый рассказ.

– Понимаете… – пытаюсь растолковать я. – Герой рассказа – корректор… Человек, который правит ошибки. «Нос с гробинкой» – это именно ошибка. Правильно – «нос с горбинкой». Горбинка, понимаете? Это когда нос горбатый…

Внимают, сопровождая каждое моё слово вежливейшим кивком.

– А гробинка что такое?

Я теряюсь.

– Гробинка – от слова «гроб», – приходит на выручку Надя, моя жена (в прошлом – лучшая Белкина подруга). – Гроб. Деревянный ящик, в который кладут мёртвого человека…

– А-а… Мёртвого человека? – ликуют они, разом всё уяснив.

Впрочем, улыбки их тут же гаснут, и на самурайских личиках вновь проступает недоумение. Почти тревога.

– А что такое «гробикну»?

Мне совсем становится не по себе.

– Ну, видите ли… Корректор с перепугу исправил «гробинку» на «гробикну»… То есть исправил неправильное на ещё более неправильное…

– Так в этом нет политики? – озабоченно спрашивает японский гость, слегка понизив голос.

Полная оторопь.

– Политики?..

– У вас тут написано: «Был бы жив дедушка Сталин, он бы тебе показал гробинку…»

К счастью, автобус останавливается. Прибыли. Гостиница. Выпадаю наружу мокрый и измочаленный.

– Понял теперь? – хмуро ворчит кто-то из собратьев по кейборде.

Видно, и его пытались перевести на японский.

1992-й год. Времена за окном клубились невероятные. Фантастика стремительно утрачивала смысл. Такое впечатление, что действительность решила отомстить за всю нашу писанину разом. «Ах вы меня наизнанку выворачиваете? Так я сейчас сама без вашей помощи вывернусь! Ох вы у меня, голубчики, и попрыгаете…»

Это был даже не кризис. Кризис – чепуха, нормальное творческое состояние. А когда перестаёшь понимать, ради чего ты, собственно, пишешь, – вот тогда становится по-настоящему страшно.

Мы растерялись. За целый год с трудом одолели всего пару маленьких рассказов. Один решили оставить на запчасти, второй был «Чёрный сон». Откуда взяли тему? Да из-за окна же и взяли! То, что стряслось со страной, и впрямь напоминало ночной кошмар.

А рассказик-то, как потом выяснилось, был первой ласточкой. Будучи по сути фантастическим, он тем не менее не содержал ни единого чисто фантастического элемента. Что, собственно, произошло? Человеку из 1913-го года и человеку из 1975-го приснился 1992-й. Оба проснулись в ужасе.

Примечательно, что, начав писать фантастику, мы стали меньше её читать. Не сразу. Первые годы я пасся в уникальной (ещё не распроданной по нужде) библиотеке фэна № 1, одолевая в оригинале Желязны, Хэмбли, прочих англо-американских авторов. Вникал в технику написания. Потом стал подрабатывать переводами.