Халена в то время и знать о том не знала и все удивлялась — в чем разница? Один гридень, другой дружник, а на борьбище вместе тренируются. Одно только приметила — в княжий терем дружники ни утричать, ни вечерять не захаживали. Потом поняла — не по чину. Гридни ж не только воины знатные, но и люди проверенные, верные, особо приближенные, арьергард. Случись что — на них в первую очередь надёжа, и в сечу и на заступу — им первым идти тож. Дружники опосля, недообучены — чего зря ложить?
Берег князь своих, что отец родной. На борьбище гонял без устали — ворог-то не пожалеет — о том помнил. Потому науку ратную добре вбивал, чтоб голову сберечь смогли, что свою, что чужую.
Халена то быстро поняла и не серчала, когда до дрожи в каждой клеточке тела от напряжения отжиматься заставляли, мечем не только правой рукой, но и левой биться.
Тяжело ей с двух рук драться было, непривычно, и князь, заприметив это, гонял ее без устали, по двое супротив ставя, да и в стрельбе спуску не давал — приходилось тугую тетеву натягивать и стрелу учиться пускать, занятие абсолютно для нее не знакомое. Зато в рукопашной равных ей не было, разве что сам князь, да и то не уменьем — силой, и стала она других тому, что знает, обучать, натаскивать войско княжье по части ближнего боя.
Приемы не сразу осиливали, иной раз без увечий не обходилось. Сил-то у мужей не меряно, а опыта мало. Опустит такой, не рассчитав, ребро ладони на сонную артерию сотоварищу и хорошо, что тот через полдня в себя приходит, а мог бы и вообще не встать. Оттого приходилось следить за тем, чтоб дружники не только правильно приемы выполняли но и силушку свою соизмеряли, а это самое трудное было. Привычные мечом махать от души, да кулаками, они никак в толк взять не могли — как в рукопашной победить можно, если все силы не выкладывать?
Намучилась с ними поперву Халена! К вечеру не приходила в терем — приползала. Тело ныло надсадно, руки ложку с трудом держали, да и есть не хотелось — спать бы да спать и не двигаться. Но и на лавке тоже проблема была пристроиться — там синяк, тут запястье растянула, тетиву натягивая. Каждая мышца болела, и казалось, полночи проходило, прежде чем заснуть удавалось, а утром снова на борьбище. И встать не знаешь как, а надо. Назвалась груздем — будь добра — лезь в кузов.
Вот и лезла. Зубы сцепит и вперед, на одеревеневших ногах до бочки с водой во дворе, чтоб голову окунуть и хоть немного сознание, затуманенное болью, прояснить. Потом утричать, ковыряясь лениво в каше, и на борьбище — себя и других истязать.
Ничего, потихоньку обвыклась и сама не заметила, как стала спать спокойно и есть с аппетитом и зубами уже не скрипела от натуги, да и боль притупилась, не мучила больше настырно, не вгрызалась злобно в тело. В терем больше не ползла — приходила, чинно на лавке с Гневомиром да Миролюбом до темноты, бывало, сидела, посмеиваясь над острословами, на люд поглядывая, на девиц да дружников, что друг пред дружкой прохаживались, заманивая, играя, себя выставляя. Но все чаще и чаще то в поле уходила — ложилась в высокую траву и по полночи в небо смотрела, любовалась его глубиной, яркими звездами, наслаждаясь тишиной, стоящей вокруг — ни гогота, ни топота, шуршания ночные да неясные стрекоты в траве — насекомых бессонница мучает; то с парнями коней обихаживала.
Добрый табун у мирян был, хоть и небольшой, что ни рысак — чудо, что ни кобылка — красавица. Тонконогие, резвые, норовистые, игривые. Манили девушку, очаровывали, своей признавали.
И повелось: что ни день — Халена у табуна, то гриву чешет, то скачет, как угорелая так, что свист в ушах, и почистить своих питомцев не брезгует, и покормить не забывает. А что лучше может быть, чем наперегонки с ветром да тучами мчаться, так чтоб лес мелькал, трава волнами по полю под резвыми ногами расступалась, чтоб дух захватывало и сердце в такт копытам билось?!
Нравилось ей, ох, нравилось здесь! Все посердцу было: от усов дядьки Купалы до сломанной сосны за святилищем. Она и разговаривать-то стала как миряне, почти не отличишь, не морщила больше лоб, пытаясь понять смысл слов: баз, анкерок, джирид, бодяк, вижоха, кондырь, желна, закомура, лазготуха, саломата, скудель. Быстро свой словарный запас витиеватыми выражениями и замысловатыми словами пополнила и, казалось, не говорит — поет. Каждое слово на языке, как кусочек сахара таяло, словно к чему-то тайному и необычно светлому приобщало.
— И-ге-ге-ий! — восторженно, улыбаясь, закричала Халена, ставя каурую на дыбы, и взвился ее клич к туче, сливаясь с ржанием лошади.
Читать дальше