Эдмонд Гамильтон - Чужая Земля

Беррью не менялся. Он, казалось, не спал, не хотел ни пить, ни есть. Глаза его не закрывались, не считая бесконечно медленных морганий. Он не спал и не переставал двигаться. Он был все время в движении, только это происходило в таком жутком, замедленном темпе, что его можно было едва уловить.

Лиз оказалась права. Беррью хотел вернуться в лес. Он жил в сто раз медленнее нормального и явно мыслил каким-то жутким образом, все время пытаясь вернуться в объятый тишиной, угрожающий лес, где они его нашли.

Феррис устал переносить неподвижную фигуру обратно в кровать и, с разрешения девушки, связал Беррью лодыжки. Но легче от этого не стало. В некотором отношении, стало еще более страшно сидеть в освещенной лампой спальне и наблюдать за медлительными попытками Беррью освободиться. Замедленная протяженность каждого крошечного движения действовала Феррису на нервы. Ему хотелось дать Беррью какого-нибудь успокоительного, чтобы усыпить его, но он не осмеливался на это.

Он обнаружил на предплечье Беррью крошечный надрез, запачканный какой-то липкой зеленью. Возле него были рубцы от других, более старых надрезов. Неизвестно, какое сумасшедшее снадобье вводилось таким образом в человека, чтобы сделать его хунети . Феррис не осмеливался попытаться нейтрализовать его действие.

Наконец, однажды ночью Феррис поднял глаза от надоевшего ему старого иллюстрированного журнала и вскочил на ноги.

Беррью лежал на кровати, но только что моргнул, моргнул с нормальной скоростью, а не замедленным, почти невидимым движением.

– Беррью, – быстро сказал Феррис, – вы меня слышите?

Беррью окинул его долгим недружелюбным взглядом.

– Я вас слышу. Могу я спросить, зачем вы вмешались?

Это застало Ферриса врасплох. Он так долго исполнял роль сиделки, что невольно стал думать о Беррью, как о больном, который будет ему благодарен.

Теперь он понял, что Беррью испытывает холодный гнев, а вовсе не благодарность.

Француз развязывал лодыжки. Движения его были неуверенными, руки дрожали, но встал он нормально.

– Ну? – спросил он.

Феррис пожал плечами.

– Ваша сестра отправилась за вами. Я помог ей принести вас в дом, только и всего.

На лице Беррью промелькнул легкий испуг.

– Это сделала Лиз? Но это же нарушение Ритуала! Это может навлечь на нее беду!

Негодование и нервное напряжение внезапно придали Феррису жестокости.

– Почему вы беспокоитесь о Лиз сейчас, когда долгие месяцы делали ее несчастной, принимая участие в туземном колдовстве?

Беррью не вспылил, как он ожидал. Молодой француз с трудом ответил:

– Верно, я причинил Лиз горе.

– Беррью, зачем вы это делаете? К чему это ужасное занятие – становиться хунети , жить в сотню раз медленнее? Что вы имеете от этого?

Тот измученными глазами посмотрел на Ферриса.

– Делая это, я вхожу в лучший мир, мир, который существует вокруг нас всю нашу жизнь, но которого мы вовсе не понимаем.

– Что это за мир?

– Мир зеленой листвы, корней и ветвей. Мир растительной жизни, который мы никогда не сможем понять из-за разницы между его жизненным темпом и нашим. Феррис начал смутно понимать.

– Вы хотите сказать, что, будучи хунети , живете в том же самом темпе, что и растения?

– Да, – кивнул Беррью, – и простое изменение жизненного темпа открывает двери в неизвестный, невероятный мир.

– Но каким образом?

Француз показал на полузаживший надрез на голой руке.

– Туземное снадобье, замедляющее метаболизм, сердцебиение, нервные сигналы – все. Оно основано на хлорофилле, зеленой крови растительной жизни, комплексе химических веществ, дающем растениям возможность получать энергию непосредственно из солнечного света. Туземцы готовят его прямо из трав по своему методу.

– Я не думаю, – скептически возразил Феррис, – что хлорофилл может оказать какое-то воздействие на животный организм.

– Говоря это, – парировал Беррью, – вы показываете, что ваши биохимические сведения устарели. Девятнадцатого марта сорок восьмого года двое чикагских химиков предложили массовое производство экстракта хлорофилла, заявив, что введение его собакам и крысам способствует огромному продлению жизни, изменяя способности клеток к окислению. Да-да, продлевает жизнь, замедляя ее! Растения живут дольше людей, потому что живут не так быстро. Можно сделать так, что человек будет жить столь же долго – И СТОЛЬ ЖЕ МЕДЛЕННО, – что и дерево, введя хлорофилловое соединение в его кровь.