Сергей Кусков - Кто не верил в дурные пророчества

Компьютер пискнул, сообщая об окончании анализа. Командор открыл окно с результатами.

В памяти профессора Завадского от понятия "сахарная свекла" тянулось множество ассоциативных связей, от тех другие, и возникала такая сложная сеть, что анализировать ее без дополнительных ограничений было бессмысленно, да и вообще не стоило этим заниматься: ассоциативный коэффициент нигде не превышал семи сотых. Практически ничего.

У Маркова с сахарной свеклой ассоциировалось единственное понятие – "бурачиха" – с коэффициентом 0,86. Учитывая отсутствие других связей (ассоциации с коэффициентом менее одной тысячной программа отбрасывала), это почти совпадение понятий.

Термин "бурачиха" был командору неизвестен. Он подключил к анализу словарь-справочник и прочитал справку:

"Бурачиха – спирт кустарной выделки (самогон), получаемый из свеклы (бурака)".

Командор знал, что зачинщиком в этом деле был Марков. Получалось, что он собирается гнать самогон.

"Сколько же это выйдет?" – подумал Ли Си Цын и запросил дополнительные сведения: о возможной урожайности свеклы, содержании в ней сахара и выходе спирта. Расчет показал: с засеянной площади они могут получить от 10 до 25 тонн спирта, в зависимости от урожайности и сахаристости.

"Куда им столько?" – удивился командор. Ясно, что выпить такое количество вдвоем они не смогли бы за всю жизнь, даже если бы им дали умереть своей смертью. Командор уже тянулся к клавиатуре, чтобы снова проанализировать содержимое памяти пилота и профессора, на этот раз на предмет планов и намерений, связанных со спиртом, и тут его осенило. Он вспомнил, как, читая неделю назад историческое исследование о двадцатом веке, наткнулся на фразу, бывшую в ходу на территории СССР (так тогда называлась Конфедерация): "У них валюта твердая, у нас – жидкая".

"У них" – это в Атлантическом Союзе. Твердая валюта – металлические монеты, банкноты из плотной бумаги, наконец, пластиковые карты. "У нас" – в КНГ. "Жидкая валюта" – это любые спиртосодержащие жидкости, пригодные для питья, с концентрацией спирта не менее сорока процентов, а иногда в ход шли и более разбавленные. И даже непригодные…

Так вот зачем им столько спирта! Наверное, считают, что будут теперь обеспеченными людьми… Командора разобрал хохот. Надо же – они полагают, что спирт до сих пор сохраняет валютные свойства!

Отсмеявшись, он даже слегка посочувствовал несчастным живым ископаемым, не ориентирующимся в реалиях двадцать пятого века. Может, сказать им, подумал командор, а потом махнул рукой: кому они нужны, кандидаты в покойники? Он вернулся к документам, и тут зазвонил телефон прямой связи с начальником управления.

– Над чем это вы так смеетесь, командор Ли? – спросил начальник. – Расскажите мне, я тоже хочу посмеяться.

Ли Си Цын поморщился: ему напомнили о сплошном прослушивании кабинетов. Несколько утешало лишь то, что начальника управления тоже наверняка слушали – еще более высокие начальники.

– Да вот, разобрался, зачем им свекла, – ответил командор и несколькими фразами обрисовал ситуацию.

Смеха в трубке он не услышал. Начальник помолчал несколько секунд, а потом выдал такое, что мог сказать только он один, с его уникальным чувством юмора:

– Знаете, командор, не будем спешить с судебным процессом. Пусть гонят свой спирт, а мы посмотрим, что они станут с ним делать дальше.

Конец третьей части

А. Макаревич

Несмотря на глобальное потепление, во второй половине ноября по утрам хорошо подмораживало, да и днем температура не поднималась выше нуля.

Завадский сидел в штурманском кресле перед пультом управления машины времени и отчаянно зевал. После каждого зевка профессора начинала колотить крупная дрожь – частью от холода, частью от недосыпа. За последние трое суток они спали от силы часа четыре, а остальное время остервенело работали: гнали спирт, делали из него эфир (тут-то и пригодились умопомрачительные количества серной кислоты, еще и мало оказалось), смешивали их, а по ночам заливали в баки. В последнюю ночь они не спали вообще. Спилили старую березу, мешавшую взлету. Перетащили самолет трактором на бывшее свекольное поле, превращенное во взлетно-посадочную полосу. Юрий Михайлович, вечная ему память, проектировал ракетоносец так, чтобы он мог подниматься и с грунтовых полос тоже, а земля, укатанная катком, слегка политая осенним дождем и прихваченная морозом, подходила для этой цели не хуже бетона.