Тээт Каллас - Звенит, поет

Я произнес, кажется, довольно-таки мелодраматическим тоном:

— Марге, один я во всем виноват.

— Как это — вы?

— Не знаю; Не знаю, — бормотал я. — Что-то не получилось. Я давно не занимался этими делами. А главное — за несколько лет ее утвердил ни одного У. И., может, я кое-что подзабыл и…

— У. И.?

— А разве я тебе не говорил? Участник игры , ты же должна знать.

— Ах, да… Официально У. И., а проще говоря — учигр.

— Так вот, Марге, что-то не получилось, я это весь день чувствовал. Кто-то все время мне мешает. Мешает, да еще и потешается. Но кто? Понятия не имею. Потому что вообще-то это невозможно. Никто не может вмешиваться в игру и мешать ей. И я не представляю, каким образом «неизвестный доброжелатель» делает это.

Марге слушала меня довольно внимательно, хотя, очевидно, мысли ее были где-то далеко. Усталое бледное лицо немного оживилось, на нем появился легкий румянец, как видно, у нее отлегло от сердца.

— Бедный мастер, — вдруг сказала Марге.

— Кааро — машинально поправил я.

— Бедный Кааро, — повторила она — Ваша новая учигр уже успела доставить вам кучу неприятностей.

— Да с чего это ты?! — пробормотал я — и осекся. В голове мелькнула было какая-то мысль, какое-то подозрение, какая-то догадка, но тут же исчезла, осталось лишь ощущение, что Марге — Марге мне сочувствует. Так-так-так… Все вдруг как-то перепуталось, пошло шиворот-навыворот и вверх тормашками, да и сам я сейчас не кто иной, как жалкий растерявшийся бедолага, — но куда, куда же это годится? И вдруг во мне возник задор, как возникают грибы после дождя. Какого черта двое таких прекрасных людей, как Марге и я, настоящий волшебник и настоящая учигр, должны удручающе ежиться под этими гнетущими лампами дневного света и беспомощно один другого утешать, обвиняя каждый самого себя?

— Кто-то просто-напросто глупо и неуместно подшутил над тобой, — ~ сказал я. — А теперь расскажи-ка лучше, как ты сюда попала.

— Разве это главное? — Марге вздохнула. — Хорошо бы, если бы это была лишь… неуместная шутка. Прийт тоже… никогда бы не поверила… что он… что он…

У девушки задрожали губы.

— Я прямо не знала, что мне делать… Не могла же я ему сказать правду, он бы ведь все равно не поверил и ничего не понял бы. И мне; мне не понравилось, как он кричал… Тогда… я и отправилась вас искать… заняла у мамы денег… Бедный мастер, вот натворила я дел.

— Да брось ты;, чего по пустякам… Ну, ну, н-у-у, брось; не стоит из-за пустяков расстраиваться… ты меня слышишь, а?

— Да; из-за пустяков нечего расстраиваться, — согласилась Марге, всхлипывая. Впрочем, нет — она еще не плакала, она боролась со слезами отважно, как ребенок. Она стыдливо шмыгала носом, я смотрел в сторону, на дверь, мне бросился в глаза прислоненный к стене складной зонтик Марге, такой синий с волнистой полосочкой, — почему-то этот зонтик меня очень растрогал.

Я молча встал, отступил к двери, моментально оделся (и откуда взялась эта солдатская быстрота?), давно уж я так прытко не действовал. Затем обулся, повязал галстук, прошелся расческой по волосам и, вернувшись обратно, взял с раскладушки жестяную коробочку из-под леденцов, вынул на ощупь пестрый камешек величиной с горошину, игральную кость, потому что в голове у меня еще была полная пустота, игральная кость должна была помочь, она покатилась по подушке — «четыре»; так-так-так, подумал я, щелкнул пальцами и тихонько дотронулся до плеча девушки.

— Эй, учигр!

Марге вынула платок и старательно высморкалась.

— Но ведь я же не плакала, — сказала она, и я ей поверил.

— Ш-ш! — прошипел я, глядя в угол. — Сейчас позабавимся.

И в ту же минуту в заполненном неестественным светом дилетантском ателье раздался всем знакомый марш семи гномов (мужской ансамбль а капелла).

Я смотрел, улыбаясь, на стеллаж. Из-под него гуськом вылезли человечки ростом этак сантиметров десять. Их было семеро, они поглядывали на нас с некоторой опаской, но все-таки маршировали и, не прерывая лихой песни, приближались к нам. На человечках были обычные для них костюмы: яркие кафтаны с гофрированными воротниками, короткие пышные штаны и довольно большие грубые башмаки. На головах у них были колпачки.

— Хэлло, камрады, — . помахал я им. — Поболтаем немного? Меня зовут Кааро.

— Хэлло, босс, — ответил Всезнайка, единственный безбородый, из конца колонны. — How do you do?

— Very nice, камрады, — развеселился я. — А вы?

— А-апчхи! — Это был Чихун.

— Будь здоров, парень, — закричали остальные, строй нарушился, и гномы образовали пеструю живописную группу.