Марфа Московская - Игра

Я страдала. Лес пугал меня. Я дико скучала по работе, друзьям, праздникам. Скучала по рулю и магазинной толчее, по ярким вечерним улицам и телефонным звонкам. Скучала по компу и вообще по электричеству. Меня убивало, что по нужде надо было нестись на мороз, а мясо, которое я раньше заказывала в кабаках – добывать самой. Конечно, понемногу я привыкала, но чувство внутреннего протеста не давало мне обрести гармонию.

За неимением людей пришлось заводить иные знакомства. Утром ко мне заглянула старая волчица, почти без зубов – я накормила ее супом из куропатки, подстреленной на соседнем озере.

Иногда в гости заглядывала трехпалая рысь – весной по дурости она попала в капкан, но сумела вырваться, и часть задней лапы отсохла, сильно затрудняя ей охоту, особенно сейчас, по снегу. Если бы не я, она бы уже подохла с голоду. Волчица и рысь недолюбливали друг друга, как истинные кошка и собака, но, будучи равными противниками и к тому же инвалидами, только скалились, гремя каждый своей миской и косясь, не положили ли соседке больше. Я знаю, как звери ревнивы, – и поэтому стараюсь никого не выделять без нужды.

Волчица жестоко страдала чем-то вроде цинги – у нее шатались и выпадали зубы. Она маялась болью, терлась мордой о еловые стволы, отчего вечно по уши была в смоле. Я помогала ей, как могла, варила супы и толкушки. Однажды она пришла, вся зареванная – очень болел клык, волчица почти не могла есть из-за него. Пришлось вооружиться пассатижами и после долгих уговоров выдрать треклятый корень зла… Освобожденное от страданий животное долго лизало мне лицо, и я радовалась только одному – что это не рысь, у которой язык напоминал рашпиль.

Клык я вымыла, высушила, просверлила в нем дырку и повесила на шею. С тех пор я никогда не снимала его – отчего, не знаю.

Убраться в эту глушь мне помогли друзья. Официально я живу здесь, как научный сотрудникохотовед, собирающий материал для диссертации о волках. И только я знаю правду, погнавшую меня сюда, в тайгу, подальше от людских глаз.

Надо отдать должное потоку времени, прожитому вдали от людей – я одичала, и через несколько месяцев прошлое стало казаться зыбким и ненастоящим, в отличии от леса и камней, окружающих меня. Здешнего адреса никто не знал, кроме близкой подруги, живущей сейчас в моей квартире, и еще пары человек, которым я доверяла. Однако я просила их пока не писать мне, чтобы побыть в покое и одиночестве. Мне необходимо было привыкнуть жить одной.

Но одиночество тихо пожирало меня. Я уже не была в полном смысле человеком. Я балансировала на тонкой грани между разумом и инстинктами, между двумя разными мирами.

Конечно, у меня оставались еще друзья, но скоро – я чувствовала – эта связь порвется. Приступы нечеловечности в конце концов отворотят от меня всех, кто был мне дорог и близок, и кому я была дорога… Это расплата за игрушки.

Длинная карельская зима уже началась, озеро окаменело, снег завалил глубокие овраги, воздух стал звонким и звуки разносятся далеко по тайге… Почтенный снегирь, который не откочевал со своими в более южные широты по причине полной нелетности, уже полчаса, как предупредил меня о приближающемся объекте. Я спешно прибрала светелку, проверила чугунок со щукой – она уже почти дошла, и успела слазить в погреб за деликатесами.

Вскоре послышался шум мотора. Кот вспрыгнул на стол и выглянул в окно: "Ур-р-ря-я!

Продукты привезли!" – заорал он и помчался к двери, как полосатая бомба. Накинув старый тулуп, я вышла встречать долгожданного Михеича. Во дворе, пофыркивая, стоял военный бортовой грузовик.

Михеич должен был привезти мне хлеб, крупы, консервы, керосин, патроны и кое-какую прессу за последние три месяца. Я радушно пригласила его в дом, где с утра было неистово натоплено. Хороший праздник – гость! В Москве от татар некуда было деваться; чем больше я зарабатывала, тем больше у меня почему-то появлялось гостей. Здесь меры жизни были несколько другими, да и человека не часто увидишь – озеро с двух сторон перекрыто порогами, непроходимыми для моторок, и в теплый месяц можно встретить лишь пару-тройку мужиков на "резинках", заплывающих сюда в поисках легкой рыбы. Еще был повод – мой день рождения. И поэтому на стол была выставлена клюквенная настойка с призывно-мутным боком, миска с маринованными подосиновиками и белыми, огурчики и восхитительное варенье из морошки, собранной с риском для жизни на болотах. Гвоздь программы – заяц – был на последних минутах готовности. Запах жареной зайчатины витал по избе, сводя с ума Мурзилку, который жил здесь со мной, выполняя почетные обязанности охранника, собеседника и собутыльника.