Стивен Барнс - Плоть и серебро

Но почему-то при виде этих неимоверно длинных журавлиных ног, крошечных бугорков грудей, этого тела, где каждый мускул и каждая кость были видны, как в анатомическом атласе, этих огромных зеленых глаз, даже этой бледной худобы лица что-то поворачивалось в его сердце, как ключ в замке. Так всегда было, и, кажется, всегда так будет.

Однажды он ее утратил. Сейчас, глядя, как она ест, слушая ее слова, ловя дразнящий оттенок ее аромата, он думал, как же мог снова позволить себе игру, где можно потерять ее еще раз.

Эта нить рассуждений была для него не новой. Долгий извилистый путь к станции Иксион дал ему достаточно времени для сомнений и рефлексий.

До места, которое Элла выбрала для жизни, добраться было не очень легко. Большое кольцо обитаемых баз под названием Иксион висело в пустоте на полпути между Юпитером и Сатурном, дрейфуя к последнему. Только дважды в год туда ходили грузовые и пассажирские транспорты от заселенных лун Юпитера. Лабораториям и обсерваториям ККУ ООН, исследовательским и тренировочным базам и тому небольшому, но процветающему сообществу, что вокруг них сложилось, этого пока что хватало.

Здесь была точка старта для первых, ощупью, исследований загадки Сатурна, и сюда допускались лишь немногие избранные. Поселения лун этой окольцованной планеты были очень редки и малы, и лететь было просто некуда. Пока что.

Когда-нибудь это изменится, и тонкая струйка станет ровным потоком. До тех пор Иксион останется самым дальним из постоянных форпостов человечества.

Если дорога до Иксиона была трудной, то прибытие расстроило все планы. Для отрезанных от мира обитателей станции искровая дуга подлета редких транспортов, привозивших полные шаттлы товаров и новых сотрудников, была поводом для празднества. Почти все оставляли свои дела и кидались встречать вновь прибывших, затевая бесшабашный ряд вечеринок, которые здесь назывались Дни Корабля.

А потому первое, что увидел здесь Марши, было море поднятых к нему лиц, заполнивших ангар прилета. Люди смеялись от радости, хлопали в ладоши, топали ногами. Они свистели и вопили, махали руками, как будто к ним приехали знаменитости.

Стюард шаттла об этом предупредил заранее, так что Марши знал, что встречают не его — то есть не именно его. Это несколько помогло, но он, ожидая снова увидеть Эллу, вдруг почувствовал себя будто на сцене под обжигающим светом софитов. Будто напряженная внизу толпа вдруг потребует, чтобы он пел или танцевал. Развлекал их.

И он может, если захочет. Как это там:

Леди и джентльмены, смотрите внимательно. Видите, у меня в рукавах ничего нет…

Тут он увидел ее, и внезапный страх чуть не заставил его дернуться обратно в шаттл.

— Я так рада, что ты все-таки прилетел, — говорила Элла, и ее низкий хрипловатый голос лился в его мысли. Лицо у нее было очень серьезно. И он знал, что для нее это все значит больше, чем она говорит. Что ж, для него тоже.

Он заставил себя улыбнуться.

— И я рад, — согласился он, тонко сплетая правду и ложь в одних и тех же трех словах.

Ее приглашение застало его врасплох, как и его собственное решение сделать перерыв в раздражающих и бесполезных поисках постоянного места практики.

Действия человека, хватающегося за соломинку. Элла была последней тонкой ниточкой, связывающей с той жизнью, которая у него была, пока идеализм и преданность профессии не толкнули его в программу Бергмана.

Ее зеленые глаза смотрели в его, и в них был блеск отчаяния.

— Сидеть снова вот так, вдвоем с тобой… — Она прикусила губу. — Это то, о чем я мечтала так долго. То, чего я хотела для нас, Гори. Чтобы все стало так, как раньше.

— Кое-какие проблемы у нас тогда были, — осторожно заметил он.

Она отмела это напоминание взмахом тонкой руки. Он заметил, что ногти у нее обкусаны до мяса.

— Значит, все будет лучше.

— Быть может… но ты знаешь, что наша работа может снова встать на дороге, — напомнил он ей главный камень преткновения их прежних отношений и одновременно наполовину искренне пытаясь быть честным относительно камня преткновения сегодняшнего.

Всепоглощающая преданность призванию берет от тебя все лучшее, оставляя лишь бросовые секунды для того, кого ты любишь. Их призвания оторвали их друг от друга и разбросали в разные стороны. Элла начала свой путь прочь от Солнца и вверх по лестнице, бросив наконец якорь здесь, на краю пустой вселенной.

А он тоже определенно нашел свой край. Она тогда не могла смириться с тем, насколько он отдает себя медицине. Что же будет сейчас?