Алан Гарнер - Волшебный камень Бризингамена

- Замрите и не шевелитесь! - прошептал Дуратрор строго. - Он близко!

Было трудно что-либо разглядеть из кустов в мрачноватом сером освещении. Они услышали, как кто-то приближается, но разглядеть сумели только его темную одежду. Кто бы это ни был, но дышал он тяжело. Когда неизвестный подошел к ним почти вплотную, он остановился. Колин, Сьюзен и Гаутер молили Бога, чтобы он не услышал, как колотятся их сердца. Дуратрор и Фенодири обменялись взглядами.

- Тьфу! Черт бы побрал эту старуху Плейс! - произнес низкий голос, и обладатель этого голоса уселся на поваленный поперек тропы ствол бука. В таком положении его лицо вырисовывалось очень отчетливо. Это был мистер Ходкинс, местный бизнесмен.

Каждое утро в будние дни его можно было встретить на платформе Олдерли Эдж с кейсом, туго свернутой газетой и туго свернутым зонтом в руках. Но сейчас вместо крахмального воротничка официального костюма туловище Джеймса Генри Ходкинса обтягивали плотные лыжные штаны, анорак с капюшоном, из-за которого высовывалась горловина свитера. Берет скрывал его редеющие волосы, на шее на шнурке висели снегозащитные очки, кожаные перчатки болтались на ремешках у запястий, ботинки, подбитые гвоздями, отягощали его ноги. По вытянутому желтоватому лицу бизнесмена стекали ручейки пота. Он прислонился спиной к корням поваленного дерева, вытащил из кармана платок и начал утирать пот.

Пять пар глаз с ужасом наблюдали за ним. Ни ребята, ни Гаутер, ни гномы никто не успел устроиться поудобнее, все стояли, застыв в самых неудобных позах, едва удерживая равновесие. Одно движение - и листья запляшут на кончиках змеевидных веток.

Однако Джеймс Генри был не тот человек, кто станет даром тратить время. Как только он обрел обычную температуру тела, он поднял себя и пошел дальше, проклиная громоздкий, натиравший плечи рюкзак.

- Ну и ну! - воскликнул Гаутер. - Старина Ходкинс! Да он десять лет был моим клиентом. Вот уж точно: никогда нельзя знать.

- Я ни разу не посмела вздохнуть, - сказала Сьюзен.

- А я и не мог, - добавил Колин. - Какой-то сук зацепился за мой воротник и чуть не задушил меня. Он и сейчас душит. Что, уже можно двигаться, Фенодири?

- Да, если только сумеем, - ответил гном. Он изо всех сил старался высвободить ногу, которую закрючил толстый сук. Но сук вздергивался все выше с каждым рывком. Гном выглядел так потешно, когда колено его оказалось на уровне уха, что у остальных, может, и появилось бы искушение посмеяться над ним, если бы сами они не оказались бы в таком же положении, как только попробовали двинуться с места.

В страхе и спешке они забрались в старые-престарые кусты, зеленые снаружи, но внутри которых было то, что разрослось и накопилось за целое столетие: крепкие корявые сучья и тонкие, гнущиеся, как проволока, ветви, и путаница отмерших веток, ломавшихся от первого прикосновения. Острыми концами, как ланцетом, ветки царапали и резали кожу, и отовсюду сыпалась омертвевшая кора, превратившаяся в черную пыль, горькая на вкус, которая жгла горло и засыпала глаза, точно мелкий песок.

- Это... как ходить... по старому... пружинному матрасу, - вымолвила Сьюзен.

- Еще хуже, - отозвался Колин.

Им приходилось наступать на более толстые ветки, а затем, перегнувшись, расчищать силки переплетенных сучьев на земле.

Но до земли достать у них не получалось. Кусты сами диктовали им направление движения, а продвигаться удавалось с большим трудом. Ветви прогибались под ногами, пружинили, подлетали вверх, хватали за ноги. Даже Гаутер со всем его могучим весом, шатался и кренился, как пьяный, хватаясь за первую подвернувшуюся опору, которая обеспечивала, как правило, перемену к худшему.

Они уже совсем сбились с направления и двигались по линии наименьшего сопротивления туда, куда удавалось двигаться. Тут путники с тревогой заметили, что земля под их ногами все меньше и меньше походила на землю, она скорее была похожа на воду. Все чаще стали попадаться затянутые льдом лужи, они становились все шире, все шире, глубже, сливаясь одна с другой. Потом все лужи превратились в одну сплошную необозримую лужу: возле корней позвякивали сосульки, под ними плескалась вода и только вода - земли не было.

Впереди завеса из веток и сучьев стала слегка редеть, и Фенодири с обновленными силами, подпрыгивая, извиваясь, вертясь, протискиваясь, высунул, наконец, голову из этого рододендронового хаоса сучьев и веток. Перед ним, под ним, справа и слева простирался Раднорский лес.