Павел Амнуэль - Маленький клоун с оранжевым носом

– Нам нужно поговорить, – не очень вежливо перебил я главного подозреваемого. – Ты можешь позвонить мне, когда закончится заседание?

– Могу, – сказал он не очень внятно, видимо, наливал уже себе кофе. – Но не смогу долго разговаривать, потому что в пять часов мне надлежит быть на приеме в канцелярии премьер-министра.

Конечно. Бардана теперь присутствует на всех приемах, заседаниях, обедах, ужинах, встречах и прощаниях. Можно было подумать, что он собирался баллотироваться в кнессет, хотя на самом деле служил всего лишь референтом у господина заместителя министра сельского хозяйства Орена Каца, и если должность самого Каца была, на мой взгляд, чистой синекурой и типичным политическим назначением, то должность, которую занимал Бардана, была синекурой вдвойне, и, возможно, именно поэтому Шауль так старательно изображал непрерывное служебное рвение – попросту боялся, что кто-нибудь в ведомстве государственного контролера догадается о полной ненужности всего, что делал (или делал вид, что делал) господин референт Бардана.

– Мне нужно задать тебе несколько вопросов, – быстро сказал я, пока Шауль не отключил связь. – Это займет десять минут. В промежутке между заседанием и приемом.

– Но я же тебе сказал, что вчера вечером находился…

Можно подумать, что я уже обвинил его в убийстве!

– Это касается кибуца Шкуфим.

Бардана запнулся на полуслове, и опять последовала долгая пауза. Я слышал, как кто-то, стоявший неподалеку от Шауля, кричал кому-то: «Перестань! Перестань, говорю тебе! У тебя ослиная голова!» Я был уверен, что упоминание кибуца заставит Шауля иначе отнестись к моему предложению.

– Хорошо, – сказал он сухо. – Не знаю, зачем тебе это надо, но давай поговорим. В четверть пятого будь у восточных ворот автомобильной стоянки кнессета. Для разговора у нас будет ровно десять минут. Всего хорошего, будь здоров.

Коротко и ясно.

Что я смогу узнать за десять минут? Совершенно очевидно, что одиннадцатой минуты у меня не будет. Значит, вопросы следует продумать заранее, а сейчас (я посмотрел на часы: 11.21) нужно заехать к Гринбергам, убедиться, что там не происходит никаких эксцессов, потом где-нибудь перекусить и отправиться в кофейню «Апропо» на встречу с Ингой.

Ира, наконец, ответила на звонок (я уже подъезжал к их дому) и сказала:

– У Анны Наумовны был сердечный приступ, но все обошлось. Ты… Тебе удалось что-нибудь узнать?

– Да так… – сказал я уклончиво. – Тебе что-нибудь нужно? Я имею в виду – из продуктов. Я еду сейчас к вам – ненадолго, – могу по дороге заскочить в супер…

– Ничего не нужно, – устало сказала Ира. – Господи, Мотя, о чем ты говоришь? Что мне вообще теперь нужно?

Судя по голосу, она хотела сказать что-то еще. Или мне показалось?

– Звонил этот…

Учитель?

– Что он спрашивал? – спросил я.

– Ничего. Сказал, что едет в Абу-Кабир, и если я хочу иметь медицинское свидетельство немедленно, то могу тоже…

Интересно, у следователя есть жена и дети? Что за садистское предложение? В тюрьме Абу-Кабир располагался институт судебной экспертизы и производились вскрытия. Или, может, Учитель воображал, что, оказавшись в столь неприятном месте, Ира «расколется» и расскажет, как ударила мужа ножом?

– Но ты же не согласилась!

– Нет, – сказала Ира. – Наверно, надо было поехать. Но я не смогла. Анна Наумовна… И Игоря я не могу оставить…

– Тебе точно ничего не нужно?

– Точно, Мотя. Спасибо. Занимайся своими делами.

Своих дел у меня сегодня не было, но подготовиться к разговору с Ингой не помешало бы. И продумать вопросы для Шауля.

– Хорошо, – сказал я. – Если что, звони…

«Апропо» – приятное местечко. Кофе здесь очень хороший и самый разный, а еще у них очень вкусная выпечка, и столики (совсем немного, десять или двенадцать, я не считал) отделены друг от друга перегородками, так что можно уединиться – или сделать вид, что уединился, потому что перегородки низкие, и все равно прекрасно слышно, о чем говорят соседи.

Об этом я и сказал Инге, когда мы заняли крайний столик у окна и заказали по чашечке черного.

– Не надо повышать голос, – сказала она, – и никто тебя не услышит. Даже я.

Это была ее обычная присказка – о том, что говорю я слишком тихо, и для того, чтобы меня расслышать, нужно надевать слуховой аппарат. До какой-то степени она, возможно, была права, но ни с кем, кроме Инги, у меня такой проблемы не возникало – даже следователь Учитель ни разу за время разговора (допроса?) не наклонился ко мне, не приставил ладонь к уху и не спросил: «А громче нельзя ли?».