Павел Амнуэль - Маленький клоун с оранжевым носом

Сам я не видел, как это случилось. И даже слышал не все. Помню – шум. Что-то упало, но в тот момент я не понял, что именно. Помню – крикнула Ира, но я не разобрал слов. И еще, по-моему, возник на секунду странный звон в ушах, но это мне могло показаться, и я, конечно, не стал рассказывать о своих ощущениях полицейскому следователю, интересовавшемуся исключительно фактами, а не впечатлениями.

Весь вечер мы сидели с Аликом рядом за круглым обеденным столом, вели обычные разговоры (политика, наука, погода, немного о спорте, женщин – особенно присутствующих – не обсуждать), но именно тогда, когда все произошло, меня в гостиной не было: я вышел на балкончик подышать вечерним иерусалимским воздухом, стоял, глядя на огни соседней арабской деревни, услышал тонкий вскрик Иры, шум, звук падения, я вернулся в комнату и увидел лежавшего на полу Алика. Как потом ответственно объявил полицейский эксперт, в это время он был скорее всего еще жив, но умирал, потому что узкое и длинное лезвие пронзило ему сердце, умер он очень быстро и не успел понять в последний момент, что жизнь кончена.

Когда я вошел в комнату, царившая там неразбериха не поддавалась описанию. Визжавшую на одной ноте Иру я оторвал от тела мужа, что-то бормотавшую Анну Наумовну оттеснил от Иры, Игорю, стоявшему в дверях своей комнаты и смотревшему на меня с выражением непостижимого удивления, крикнул, чтобы не путался под ногами, а Гале приказал держаться подальше, лучше всего – сесть в дальний угол дивана и не подавать признаков жизни. Не так, как Алик, конечно. Я склонился над ним и попытался нащупать пульс, услышать дыхание, уловить движение зрачков, но в глубине сознания понимал, что все бесполезно, я зря трачу время, нужно делать что-то другое, что полагается делать в случае неожиданной смерти человека. Позвонить в «Скорую» – это понятно, но что-то надо было сделать еще, потому что я видел, хотя еще не воспринимал сознанием, очень маленькую ранку на груди, где сердце, на темной рубашке ранка выглядела пятнышком размером с монетку в пять агорот, а может, пенс, да, скорее пенс, пенс меньше по размерам, я почему-то серьезно сравнивал, на что больше похоже пятнышко, и когда решил, что все-таки скорее на советскую копейку семидесятых годов, то понял, что звонить надо не в «Скорую», а в полицию. И что Алик умер не от сердечного приступа. И что тело нельзя трогать. И что если и были какие-то следы, то в этой суете от них ничего не осталось.

Я поднялся с колен и огляделся. Нас было пятеро в комнате – совсем недавно шестым был Алик, но сейчас нас осталось пятеро, включая меня. Анна Наумовна стояла над телом сына, прижав к подбородку пухлые ручки, и смотрела на меня, воображая, что я способен оживить Алика и обругать за глупый розыгрыш. Ира, которую, должно быть, перестали держать ноги, сидела на краешке дивана и тоже смотрела на меня, но с совершенно другим выражением – не ужаса, как следовало бы ожидать, а с бесконечной усталостью. Галя, моя жена, сидела рядом с Ирой, обняв ее за плечи, и почему-то на меня не смотрела – взгляд ее был направлен на стену рядом с сервантом, смотреть там было не на что, значит, она не хотела ничего видеть, а Игорек так и стоял в дверях своей комнаты, плакал, кашлял и вытирал слезы обеими ладонями.

Ничего похожего на стилет или шило я не видел ни рядом с телом, ни на полу, ни вообще где бы то ни было.

Я позвонил по мобильному в «Скорую» – пусть сами связываются с полицией, если сочтут нужным.

Естественно, они сочли. Полицейские застали уже описанную мной картину, и следователь, имени которого я сначала не расслышал, а когда он повторил, не сумел запомнить, бегло взглянул на Алика, сел за стол, положил перед собой блокнот с желтыми страницами и принялся быстро писать на иврите, ни на кого не глядя, но внимательно слушая все, что говорил склонившийся над телом эксперт. Я и в спокойном состоянии не очень хорошо воспринимаю быструю речь на иврите, а тогда и слова не понял, даже не пытался, хотя наверняка все, что говорил эксперт, было очень важно.

Потом нас всех вывели в детскую комнату, где на стенах Игорек собственноручно намалевал еще прошлой весной черепа, кости, абордажные сабли, чертей, призраков и прочую нечисть, какую только смог вообразить, начитавшись пиратских романов и насмотревшись фильмов о поисках островов сокровищ.

Полицейский неодобрительно осмотрел экспозицию, но его дело было – следить, чтобы подозреваемые – мы то есть – друг с другом не общались, чем он и занялся, прислонившись к косяку закрытой двери и переводя равнодушный взгляд с меня на Иру, с Иры на Галю, с Гали на Анну Наумовну, а на мальчишку и не смотрел вовсе, полагая, видимо, что десятилетний ребенок не может быть не только преступником, но даже свидетелем преступления.