— Немало…
— Я разыскал в архиве ваш отчет по тому делу. Честно говоря, мне он показался неполным. Возможно, теперь вы могли бы предоставить нам недостающую информацию?
— Во-первых, — медленно произнес Лев Ивин, изо всех сил стараясь держать себя в руках, — я никогда не состоял на службе у вашей организации. То, что вы называете отчетом, было написано мной по личной просьбе полковника Дятлова, одного из ваших предшественников и моего старого друга. Не думал, что на этом основании меня зачислят в осведомители.
Во-вторых, я был тогда всего лишь пешкой в большой игре, подробности которой мне не известны до сих пор. Меня просто использовали любители загребать жар чужими руками.
— Извините, — круглое лицо Синицына выражало искреннее сожаление. — Не знал, что вы к этому так относитесь… В таком случае не смею вас больше задерживать. Придется послать на Фонтау кого-нибудь другого. Хотя лучшей кандидатуры, чем вы, все равно не найти. Конечно, это наши проблемы…
— Постойте, — вскочил с кресла сыщик. — Давайте разберемся. Вы хотели послать меня туда? Чтобы я в одиночку расправился со всеми злодеями и навел конституционный порядок?
— Вовсе нет, — возмутился Синицын. — Речь шла только о представительстве.
— И кого я должен был представлять? Службу Безопасности? Землю? Содружество?
— Все прогрессивное человечество, — серьезно сказал полковник.
— Так и будет написано в сопроводительных документах?
— Никаких документов! Вы летите исключительно как частное лицо к частному лицу.
— Да, это очень удобно с точки зрения межзвездной политики. Если что — вы не при чем. Понятно. Вы также полагаете, что Мьор примет меня с распростертыми объятиями, по старой дружбе выложит все свои планы и секреты, а потом я стану уговаривать его отдать власть законному правительству и президенту, он заплачет у меня на плече и согласится.
Лицо полковника стало каменным.
— Я готов еще раз извиниться перед вами. Должно быть, у нас сложилось неверное представление о легендарном Льве Ивине. Мне очень жаль.
— Да погодите вы жалеть! Лучшей кандидатуры вам действительно не найти… Ладно, я согласен.
Юноша угрюмо брел по дороге через деревню, а позади в безопасном отдалении плелась стайка жестоких мальчишек:
— Ведьмин сын! Чертов сын! Хонст, Хонст, покажи хвост!
Он старался не обращать внимания, тем более что и хвоста-то никакого не было. Он такой же как все, ничем не хуже. На него даже девушки заглядываются. Но не больше: водиться с сыном ведьмы запрещено. Даже дразнят его на расстоянии. Уйти бы куда-нибудь, где никто его не знает…
Из ближайшей избы вышла женщина в крестьянском платье.
— А ну, брысь, пострелята! Совсем человека затравили.
Мальчишки замолчали, но не ушли, рассредоточившись вдоль забора с независимым видом, готовые вновь начать преследование в любой момент.
Хонст тоже остановился и посмотрел на свою заступницу. Женщина быстро отвела глаза и проговорила нарочито грубо:
— А ты что бродишь здесь, душа неприкаянная? Мать помирает, а он шляется невесть где.
Хонст вздохнул и пошел дальше, к дому на краю леса, в стороне от других. С тягостным чувством переступил он порог, тихо прошел в комнату и вздрогнул, попав под пронзительный взгляд черных глаз.
Мать не спала. Приближающаяся смерть удивительным образом преобразила ее черты; полубезумный взор прояснился.
— Как ты похож на него! — раздался хриплый шепот. Подойди, я расскажу тебе о твоем отце.
Сердце тяжело забилось в груди Хонста. Наконец он узнает тайну своего происхождения! Сколько раз он грезил об отце — в ослепительно прекрасных мечтах и невыносимых кошмарах.
— Его называли колдуном, демоном, призраком… — шептала мать. — Не верь! Он был богом. Я поняла это, едва увидев его.
Я была дряхлой старухой и ждала смерти, а он дал мне жизнь, вторую молодость и любовь! Я любила его и ничего не боялась. Те, кто боялись, умерли… Он знал, что уйдет. Враги убили его, но остался ты. Я выносила тебя и выкормила. Теперь — твое время. Когда я умру, иди за реку, на запретный холм — там стояло его святилище. Сила придет к тебе…
Мать закашлялась. Изо рта брызнула кровь.
— Любимый, иду к тебе! — лицо ведьмы осветилось невыразимой радостью и счастьем, да так и застыло навсегда. Хонст закрыл ей глаза.
Словно в тумане, вышел он из дому. Невдалеке собирался народ, в основном почему-то мужчины. Некоторые держали в руках факелы. Был здесь и жрец в черной рясе, с позолоченным крестом. Увидев юношу, толпа затихла и молча подошла ближе.
Читать дальше