Евгений Эдин - Вирус Пельдмана

Он слушал меня, понимающе кивая, презрительно улыбаясь... До раздражения похожий на какого-то общественного деятеля из далекого прошлого. Бродского? Ростроповича? Все значительные евреи в старости похожи.

...Пельдман встал, сделал пару шагов и въехал плечом в стену. Я медленно пошел за ним, через пять комнат, к коридору. Начинало шуметь в голове — нет, эти старые вина лучше не смешивать... И не слушать бредовые идеи стариков. Интересно, где застряла Ира с близнецами? А номер... номер...

На пороге Пельдман повернулся.

— Ну что, дорогой мой... Спасибо за гостеприимство. У тебя есть потенциал, пиши... Читай великих... Морщись от бессильной зависти. Как мы говорили в детстве: «аффтар, пеши исчо»... Был, в общем-то, рад... рад встрече, это я тебе... совершенно серьезно. Привет семье.

Я усиленно кивал, даже прижал руки к груди. Да как его? Все шестерки? Или семерки? Можно конечно, просто набрать все пятерки, а там переведут.

— Вы еще упомянули о Премии Конгресса, помните? — почему-то заискивающе сказал я.

— Премия Конгресса... Как же, помню.

Он пошатывался. Вперед, назад, влево, вправо.

— Три понятия. Теория вероятности, матстатистика, теория игр... Три кита, на которых сейчас держится Библиотекарь. Теперь ему не нужен Верховный Критик...

— То есть... победителя выбирает машина? — тупо спросил я. И вспомнилось. Действительно, очень просто — все шестерки, в конце семерка.

— Выбирает самая что ни есть далекая от литературы... холодная... математическая машина. Среди работ отбираются самые сумбурные. С высокой энтропией, с элементом жополизства власти... Потом запускается программа. Секунда — и вот тебе великий писатель.

— Вы... не может быть.

Сунув руки в карманы, он пожал плечами. Мятые штанины приподнялись и опустились на штиблеты.

— Время показало, что все может быть... Но, к сожалению... уже не для нас.

Пельдман повернулся и пошел по петляющей дорожке сада.

Я выпил ледяной воды и уперся лбом в прохладное стекло. Щеки горели. За окном отличная погодка, но радости — ноль целых, ноль ноль ноль...

Похоже, я заболел. Мне плохо, гадко, даже хуже — мне бесцветно, никак.

Вот отрада очей моих, музыка ушей и так далее — статуэтка Конгресса — кривым бесполезным бананом стоит на столе. И? Я вытер пот. Исполнились сроки твои!..

Деньги мертвой массой лежат в банке. Заработанные трудом, талантом, а точнее... Я тряхнул головой — нет, пронеси мимо меня!..

Мысль знакомиться с творениями великих вызывает тошноту. Авва, отче!.. Я поднял глаза к потолку, за которым через восемь этажей круглосуточно работает благое небо.

А ведь завтра я должен выступать перед студентами в университете. Спаси и сохрани!.. Я не хочу, я не пойду!

Застучало в висках. Но я знаю, что это не вино, не «Буря» с «шипучкой». Это Стриндберг, Пруст и остальные сорок паразитов отбивают победную пляску в голове.

Во мне поселился новый, до сих пор не изученный и неизлечимый вирус.

Знаю, что рано или поздно он заставит меня разыскивать Пельдмана.

---

Альманах "Полдень XXI век", март 2008 год.