Надежда Первухина - ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДЕВСТВЕННИЦА

– Амаи намен тану-н-араи! Энге ту хан-у-ноон!

Степан наморщил лоб:

– «Приди, несущая знак чистоты? Осени нас заветом милости?» Непонятно. Что-то я, видно, не так перевожу…

Меж тем вокруг разворачивалось воистину грандиозное действо. Под неумолчный рокот барабанов девушки затеяли сложносоставной танец и совершали его с серьезным, почти медиумическим видом. Тонтон Макут вычертил в воздухе ярко светящиеся знаки своего колдовства, и Степан внезапно почувствовал, что земля у него под ногами гудит, как огромный трансформатор. А жрецы, видимо не удовольствовавшись ролью сторонних наблюдателей, ступили прямо на золотые воды Сонги и медленно вышли на середину реки, обратив свои лица к солнцу и неумолчно продолжая призывать ту, что несет на себе знак чистоты.

– Не знал, что среди вибути практикуется еще и водохождение,- возбужденно пробормотал Степан.- Мобильников нет, телевидения нет, а по водам ходят, как по парку! Что за люди!

Впрочем, «люди» - это спорное утверждение. Едва жрецы оказались на середине реки, как из их согбенных спин самым откровенным образом выметнулись белоснежные, с перламутровым переливом крылья и захлопали, точно паруса от попутного ветра.

– К-крылатые качели! - ругнулся изумленный Степан.- И с этими мутантами я пил жабью настойку все эти долгие африканские годы!

Видимо, то, что у жрецов вибути столь внезапно выросли крылья, удивило даже солнце. Ибо солнце вдруг превратилось в выпуклый золоченый глаз с белой точкой зрачка. И точка эта с каждым мгновением становилась больше, превращаясь постепенно в размытую горизонтальную полосу. А потом Степан понял, что никакая это не полоса, а громадная птица, чьи перья белее снега, белее света, белее всего, что может выдумать спектральный анализ…

Чья-то мягкая ладонь, пахнущая корицей и кофе, плотно закрыла Степану глаза.

– Ты ослепнешь, светлокожий господин, ибо тебе не дано второго зрения для созерцания божественной чистоты,- проговорил обладатель ладони, и Степан поначалу не узнал по голосу, кто это был.

– Я хочу видеть,- засопротивлялся Степан.- Имею право! У меня полномочия царя, да воссияет он и да потопчет! Я, может, единственный русский, кому выпадет такая удача - поглядеть на эзотерические тайны государства Вибути! А ну пусти!

Но ладонь держала крепко, и Степан принужден был сдаться. Впрочем, сдаваясь, он произнес несколько родных ругательств и хоть этим отвел себе душу. Когда же наконец неизвестный доброжелатель снял ладонь с глаз Степана, выяснилось, что птица с крыльями, что белее всего на свете, уже улетела, солнце сияет как обычно, жрецы выглядят вполне по-человечески, девицы не танцуют, а просто почтительно утыкаются носами в прибрежный песок…

А еще в окружающей нашего героя панораме имелась небольшого размера продолговатая плетеная корзинка, которую почтительно нес в руках старший жрец.

Обычная корзинка из прутьев…

– У-а-а-а! - подала голос корзинка. Точнее, ее содержимое.

– И это все?! - изумился Степан.

Зима в провинциальной России - явление не климатическое, а апокалиптическое.

Викентий Вересаев понял это в ту свою первую роковую зиму, когда навсегда покинул Москву и перебрался в далекий, затерянный в бесконечных провинциальных полях и лесах город, точнее, поселок городского типа под названием Медвянка. Этого захолустья нельзя найти на картах. И Викентия это вполне устраивало. Так вот, в ту первую медвянскую зиму он вдруг почувствовал, как снег устилает своим равнодушно-покорным покровом не только окрестности, но и все, что тогда так сильно горело и болело в его собственной душе. Словно Всадники снежного апокалипсиса оказались на самом деле отнюдь не грозными парнями, а, остановив своих коней в вихре метельной пыли, вошли к Викентию в дом и даровали ему долгожданное холодное забвение - мать всех ненужных добродетелей. В первую медвянскую зиму, за сотни километров от проклятой и драгоценной Москвы, Викентий наконец перестал пить водку и плакать. В одно прекрасное провинциальное утро он проснулся с трещавшей от бессмысленно принятой накануне водки головой и понял: жизнь не продолжается, а начинается заново, с абсолютного онтологического нуля. И теперь вся задача состоит в том, чтобы этот ноль превратить в положительное множество событий. Измениться самому и изменить мир. Чего проще!