Сергей Герасимов - Изобретение зла

- Никого. Никого из десяти фигур. Все живы.

- Даже Светло-зеленый?

- Даже он.

- А Кощеев?

- Нет. Он не был человеком. Он был фантомом. Он был плохой копией тебя. Я стерла его.

- Жалко.

- Он не существовал.

- Все равно жалко. А люди в городе?

- Люди в городе убивали друг друга не по моему приказу, а по своей свободной воле. Единственное, что я смогла - записать их всех на матрицу.

- А во всех прошлых играх?

- Во всех играх все оставались живы.

- А физрук, зарезавший восьмерых?

- Ему это показалось.

- Разве такое может показаться?

- Бывают разные формы бреда. Сейчас он выздоровел и больше не видит галлюцинаций.

- Где он?

- В раю.

- Значит, все-таки умер?

- Пришла его пора, вот и все. Он родился ещё в четырнадцатом веке прошлой эры. Он был не физрук.

- А тот шрам, который у Черного на щеке?

- Это подделка.

- Но Манус был уверен, что он убил всех!

- Он был невнимателен.

- Ты его обманула?

- Я не могла его обмануть. Я дала ему иную форму правды. Есть много форм правды. Как много форм жизни или света. Как много форм лжи. Я люблю людей.

Рукой она придерживалась за стол. Стол треснул и статуя повалились на пол.

Сейчас она стала совершенно каменная без всяких признаков жизни. Мне было её страшно жаль.

Сначала у неё отвалились руки. Потом она начала рассыпаться вся. Я почувствовал головокружение и все поплыло перед глазами. Как жаль будет, если я пропущу все самое интересное! Я сопротивлялся изо всех сил. Последнее, что я увидел - прежняя дверь Синей Комнаты проступала на стене на своем прежнем месте.

110

В куцый остаток этой ночи успел втиснуться странный сон, досмотренный мною почти до конца. Когда я проснулся, мои глаза уперлись в голубоватое стекло с неземными льдистыми разводами; я не сразу понял, где сон, а где явь. Но явь была напористей: закашлял простуженный умывальник, завозились, перекликаясь, звуки голосов, и я понял, что вижу лишь оконное стекло, превращенное в сказку вымахавшим за ночь морозом. Я не шевелился, стараясь не испугать уже насторожившийся сон, но глаза открывались сами собою; светлая полосочка расширялась, расширялась, пока не вобрала в себя все: окно, стену, часть потолка, синюю спинку кровати и складчатую простыню.

Я поежился под одеялом и подогнул коленки - было прохладно.

В палату вошла Ложка. Она что-то искала. Черный начал свои шуточки сонно, без особой охоты. На нем был обыкновенный больничный халат с полосочками. Не черный. Мы утратили свои цвета и в первый момент я даже почувствовал что мир стал пуст, удивившись сам себе, - но сразу же понял, что теперь мир и вправду пуст, но не из-за цветов.

- Тетенька, а кашу ложками едят, да? Ой, а у меня вчера одна ложка была, такая вонючая, так я её в туалете утопил. Еще одна осталась. Тоже утоплю.

Так он дразнил Ложку. Она не отвечала.

Я заснул опять, теперь уже без сновидений. Проснулся перед самым завтраком, перевернулся, сел на кровати.

Палата стала полной. Пустовала только кровать Зеленого. На кровати

Пестрого сидел Черный. Теперь наша одежда не совпадала с нашими именами - и прежде, чем я успел удивиться, я вспомнил настоящие имена.

- Эй! - позвал я. - Кто-нибудь что-нибудь помнит?

- Шестерка проснулся, - сказал Черный, - шагом марш ко мне и отдай честь.

Я ещё раз осмотрелся. Все были живы. Потом я посмотрел в глаза Черного и не увидел там памяти. Но вдруг?

- Подожди, - сказал я, - послушай, какой сон мне приснился. Это было так, - продолжал я, - мне было примерно шесть с половиной. Я ехал в трамвае. Рядом сидела мама с девочкой. Девочке было примерно два года. Она еще, наверное, не умела говорить. У неё были две маленькие косички, одна завязанная зеленым, а другая красным. Она была блондинкой. Она была некрасивая. Я посмотрел на неё и улыбнулся. Она тоже мне улыбнулась, потому что поняла, что улыбаются не кому-нибудь, а только ей. И я увидел, какие у неё стали счастливые глаза.

Она послала мне настоящий воздушный поцелуй - её уже такому научили. Мама взяла девочку на руки и вышла на следующей станции. А я ещё несколько дней не мог прийти в себя. Потому что это так просто - сделать кого-то счастливым. Но гораздо счастливее от этого становишься сам. Я это помню до сих пор. Я не всегда...

- Слушайте, что за бред он несет? - спросил Черный. - В шестерке что-то поломалось. Для починки нужно лычку. А ну - сюда!

Все засмеялись. Никто ничего не помнил, даже Черный. Может быть, мне все приснилось? Но тогда куда же делись Зеленый с Пестрым?