Эрик Рассел - Коллекционер

Абориген… И тем не менее он вовсе не собирался чувствовать себя здесь как дома. Эти иномирные джунгли не содержали настолько разумную жизнь, чтобы обменять сотню ярдов никелево-ториевой проволоки на пару ношеных ботинок. Вряд ли у какой-нибудь ленивой поисковой партии с Земли хватит ума вычислить эту космическую пылинку в облаках ей подобных и забрать его, страждущего, домой. Он оценивал такой шанс как один на бессчетные миллионы, шанс был настолько невероятным, что смело граничил с невозможным.

Потянувшись за пером, Стив Андерс открыл бортовой журнал и стал просматривать последние записи.

«Восемнадцатые сутки: пространственный катаклизм вышвырнул судно из зоны Ригеля [Звезда в созвездии Ориона]. Заброшен в неотмеченный на карте сектор.

Двадцать четвертые сутки: ушел на семь парсеков. Записывающий робот вышел из строя. Вектор полета неизменен.

Двадцать девятые сутки: вышел за пределы катаклизмального вихря и восстановил контроль над управлением. Скорость неизвестна – зашкаливает астрометр. Использовал тормозные дюзы. Резерв топлива: тысяча четыреста ярдов.

Тридцать седьмые сутки: приближаюсь к планетарной системе в пределах досягаемости».

Хмурясь, он поиграл желваками и медленно и разборчиво внес новую запись: «Сорок пятые сутки: приземлился на неизвестной, неоткрытой планете, координаты и сектор не определены. Никаких космических формаций после посадки не идентифицировано. Путь перемещения не записан и оценке не поддается. Состояние корабля: рабочее. Запас топлива: сорок пять с половиной дюймов».

Он закрыл журнал и вновь сдвинул брови, втиснул перо в держатель на пульте управления и пробормотал:

– Теперь выйдем на свежий воздух и посмотрим, вольно ли тут дышится.

Регистратор Радсона имел три шкалы. Первая указывала внешнее давление, эти показания он прочитал с удовлетворением. Второй указывал, что содержание кислорода высоко. Третий вообще имел двухцветную шкалу, наполовину белую, наполовину красную, и стрелка стояла в самой середине белого поля.

– Дышать можно, – изрек космонавт, закрывая металлическое веко регистратора. На другом конце рубки он сдвинул в сторону металлическую панель и заглянул в обитое войлоком отделение багажника.

– Ну что, выходим, Прекрасная? – спросил он.

– Стив любит Лауру? – донесся оттуда жалобный голос.

– Вопрос!.. – пылко отвечал он. Стив сунул руку в багажное отделение и извлек из его глубин цветастого попугая макао.

– А Лаура любит Стива?

– Я не пр-родажная! – прокричала Лаура. – Не пр-родажная я!

Цепляясь клювом, птица вскарабкалась по его рукаву и забралась на плечо космонавта. Стив почувствовал уверенную тяжесть птицы и дружеское пожатие ее сильных когтей. Она посмотрела на него блестящими бусинками глаз, затем потерлась ярко-алой головкой о его левое ухо.

– Вр-ремя летит, – произнес попугай и издал хриплый гогот.

– Теперь это не имеет значения, – буркнул в ответ Стив. – Теперь времени у нас вагон и маленькая тележка. Так что не напирай.

Подняв руку, он погладил голову Лауры, пока она с бессмысленным восторгом вытягивалась и кланялась. Он обожал Лауру. Она была для него больше чем просто питомцем, призванным скрасить долгое томительное одиночество космонавта, и стала настоящим членом экипажа, поставленным на особое довольствие, исполняющим свои установленные обязанности. Экипаж каждого разведкорабля был обязательно укомплектован парой – человек и попугай. Впервые услышав о такой традиции, Стив поначалу счел ее экстравагантной, однако вскоре убедился, что подобный порядок вещей не лишен смысла.

«В одиночестве человек, заброшенный за пределы карт мироздания, пускаясь в свободный полет, сталкивается со странными психологическими проблемами и утрачивает все связи с родной планетой. Присутствие на борту макао создает необходимое содружество двух земных существ – и даже более того. Попугай – самое закаленное и устойчивое к пространственным перемещениям существо, какое только можно сыскать на земле, учитывая его незначительный вес и способность к осмысленной речи. К тому же макао на удивление долго может заботиться о себе и отличается занимательным поведением. На земле эта птица чувствует опасность задолго до того, как ее успеет распознать человек. Любой странный плод или злак она может попробовать, прежде чем к нему прикоснется космонавт, и становится, таким образом, истинным церемониймейстером человеческого стола, испытывая всякий плод и злак, который предстоит вкусить хозяину. Множество жизней было спасено этим человеколюбивым попугаем. Береги своего попугая, парень, – и он еще не раз сбережет тебя».